<<
>>

ГЛАВА III. Тотальная трансформация ценностей в обществе потребления

Рецептура правильной с точки зрения потребкульта жизни предполагает материальный успех, карьерный рост, достижение высокого социального статуса и прочие исключительно «индивидуальные» завоевания.
Морально-этические ценности не предусматриваются в качестве критериев оценки жизни. Культура потребления обладает мощным потенциалом, трансформирующим социальную нравственность. Рыночно-либеральная модель общественного устройства изменила тип человека с социального на экономического, даже аномического. Его побуждения не сдерживаются нравственными нормами, он утратил чувство долга перед близким и ощущения близости и преемственности, он с трудом воспринимает значимость интересов других людей, у него атрофировано восприятие страданий другого и даже целых групп, он не заинтересован участвовать в общем деле, направленным на социальное благо. Количество таких «свободных» индивидов растет, происходит отчуждение целых групп от общества. Дружба и любовь становятся не самоценностями, которые необходимо поддерживать, а становятся потребляемыми вещами, которые должны приносить удовольствие и которые перестали требовать душевных сил. Если они требуют этого, то тогда ставятся под сомнение в качестве ценностей. Такой нормативный релятивизм весьма характерен для общества потребления, капиталистический уклад которого навязывает индивидуализм и дух конкуренции, атомизирующий, разъединяющий, а не объединяющий на совместные действия, подталкивающий к предательству товарищей ради себя-любимого. Индивидуализация - не триумфальное освобождение от коллективистских атавизмов прошлого, а вовлечение в темноту зачастую неоправданно повышенного самолюбия. Это размен «Мы-идентичности» на «Я-идентичность». Индивидуализм как таковой целесообразно именовать не свободой, а социальной бездомностью человека, отрывом его от полноценных общественных отношений. Атомизация, помимо прочего, способствует росту преступности.
В постмодернистском мире утрачивается приоритет здоровой нравственности, расшатываются критерии отделения зла от добра, становится дозволенным все - особенно то, что ранее табуировалось. Возникает вопрос: «а судьи кто?». Никому не призвано судить, потому всем под риторику о пришедшем времени изживания устаревшей, архаичной и недемократичной нравственности дозволяется почти любая мерзость. Возникает господство селфмэйдменовской (от англ. 1X Self made - сделай сам) морали , опирающейся на эгоистически- индивидуалистический волюнтаризм, поверхностность отношений с другими, прагматизм и т.д. Потребительские ценности необоснованно позиционируются как современные и прогрессивные, с ними связывают демократичность, качество жизни, права и свободы человека. Господство консьюмеризма ошибочно представляется победой демократии, освобождением духа от диктата атавистической консервативности, от моноидеологизма, хотя сама по себе тенденция распространения потребкульта напоминает иную форму моноидеологизма. Все ценностные ориентации и идентичности в своей совокупности составляют ризому - принципиально безиерархичную и бесструктурную мировоззренческую среду, где ничто ни к чему не привязано, все превращено в аморфность тотальной равнозначности с потерей устойчивости понятий «нравственное», «красивое», «истинное». Соответственно, исчезают критерии оценивания тех или иных идей, поступков, форм самореализации. Смыслы, значения и условности подвергаются деконструкции, рождающей новые смыслы, которые, в свою очередь, тоже деконструируются. Четкая идентичность эстетических, этических и прочих форм объявляется диктаторской. Если мы по-постмодернистски отказываемся от гносеологических (соотнесение истины и лжи), этических (добра и зла) и эстетических (красоты и безобразия) различений, то попсовый хит и «Stairway to heaven», творения Ф.М. Достоевского и А. Марининой теряют различия. Критерием их ценности становятся рыночные цены, доказывающие, что шедевры классической музыки и литературы значительно уступают попсе.
Ценно то, что широко продается, на что есть сверх- тиражируемый спрос. Ширпотребный китч успешно выдает себя за классику. В мире рыночного фундаментализма различные вариации культуры и искусства приравниваются друг к другу, создавая усредненную личность, но человеческое общество, наоборот, отходит от состояния уравненности, «разбредается» по совершенно разным статусным позициям ввиду углубления разрыва между бедными и богатыми. Культурное релятивистское равенство оборачивается финансово-статусным неравенством. Свободным человеком представляется человек бессознательный, влекомый не чувством должного, а желаемого. Вместо жестких норм и нравственных императивов человеческую актавность стали направлять соблазны. Если в традиционном обществе ценное™ были выстроены «вертикально» иерархически, то в современной ситуации 18 ценности становятся просто рубрикаторами рынка массового спроса. Если реальность сопротивляется проекту бескультуризации, начинаются бомбардировки реальности. Сформированный плюрализм, как свобода мнений, столкнулся с неразличением добра и зла, став тем самым проявлением не столько свободы, сколько упадка нравственности. Сама культура становится на рельсы неразличения добра и зла. Эпохе потребления свойственны подвижность, неопределенность, текучесть, не-аутентичность нравственных явлений. Любовь обесценивается в том числе потому, что для поддержания наполненных любовью отношений людям необходимо прикладывать много усилий, идти на жертвы и уступки, искать компромисс. Сегодня потребительский рынок предлагает массу заменителей любви, направляет либидо не к людям, а к вещам, и не требует никакой жертвенности, никакого душевного напряжения, кроме определенных сумм денег. Любовь конвертируется в иной тип отношений, отношений с вещами. Однако даже если потребность в любви заглушается, сублимируется, ей трудно полностью исчезнуть. Хоть потребительство нивелирует потребность в любви и разжигает потребность в индивидуализации, между ними остается противоречие, проявляющее себя с той или иной силой.
Человек одновременно ищет прочных и стабильных связей и отказывается от прочности, ответственности и обязательств в угоду своей независимости. Ему хочется от первой потребности оставить прочность и стабильность, но убрать обязательства, ответственность и притязания другого, чтобы одновременно удовлетворить вторую потребность, что обычно не получается. Культура всегда старалась смягчить зависимость людей сугубо от материальных ценностей, и где эта зависимость укоренена, можно смело говорить о вопиющем недостатке культуры. Атомизация, людская разрозненность, укорененная в капиталистический принцип индивидуализма, является одним из фундаментальных признаков гибели культуры. Один человек в таком обществе утрачивает способность чувствовать вину за то, что он причинил боль и страдание другому, поскольку атомизация и индивидуализация противоречит нормальному ощущению единства с другим человеком, не позволяют рефлексивно моделировать состояние другого. Как замечает С. Семенова, в современных джунглях индивидуализма, беспардонной борьбы за деньги и влияние, при культе беспредельного и беззапретного телесного наслаждения, при господстве духа самостного властвования и нигилистического гедонизма актуализируется фраза: «Человек человеку - сатана»19. Во многих социологических исследованиях мы находим подтверждение тому, что для современной молодежи (и не только молодежи) наиболее значимыми личностными качествами являются утилитарно-прагматичные, среди которых нравственно-патриотическим не находится места (доброта, честность и сотрудничество не входят в список наиболее востребованных качеств), ценность самореализации сменяется ценностью демонстративного самоутверждения, а целевые установки сводятся к индивидуальному, а не общественному, благу20. Кроме того, молодежь в последнее время выделяет ценностно-значимым такой концепт, как наличие связей с нужными людьми, что косвенно указывает на большую веру в коррупцию, чем в собственные личностные качества и профессионализм. Ориентация на «легкий» заработок сопрягается с нивелированием критериев профессионализма и социального долга.
Если та или иная культура не принимает в качестве ценности личностно-профессиональные особенности, она будет принимать иные ценности, которые, мягко говоря, не вписываются в рамки морали и закона. При снижении возвышенного и огрублении норм человеческого общежития возникает дефицит человечности. Потребительский комфорт выступает соблазняющей целью, ради реализации которой нередко продается человеческое достоинство. Рынок культивирует выгоду любой ценой, поэтому понятие преданности находится за. пределами рыночного мышления. Взрослые и дети в условиях рынка и рыночной инфраструктуры интерио- ризируют «шкалу ценностей», согласно которой все продается и все покупается, а если честь, совесть и преданность противоречат выгоде, о них предлагается забыть как о рудиментах прошлого и атрибутах неудачников. Потребительское отношение не запирается в рыночные рамки, а проникает во все стороны общественной жизни, равно как и рынок расширяет сам себя, утверждая свой сакральный императив «у всего есть цена» в совершенно разных практиках. То, что ранее именовалось беспринципностью, стало называться раскрепощенностью и продвинутостью, а принципиальность и честность - архаичностью. Беспринципность возводится на пьедестал жизненного принципа. Утверждается то, что сегодня называется «рациональностью предпринимательской деятельности». Рациональность избавляет эту деятельность от неудобных оков нравственности, ставит холодный расчет и главенство рассудка выше солидарности, сотрудничества и главенства сердца. Рациональное действие предполагает использование максимально эффективных средств для достижения цели с минимальными издержками - в том числе моральными, так как мораль в сфере бизнеса и «бизнес-ориентированного» мышления является вариантом серьезной издержки, бичом, бьющим по коммерческому успеху. Честь, совесть, достоинство, патриотизм, верность традициям, скромность, альтруизм, взаимопомощь, связь с предшествующими поколениями и другие духовные ценности рассматриваются как атавизмы и архаизмы, проявления тоталитарного мышления, неконкурентоспособное™ и варварства, свойственных закрытым обществам.
Человеку становится свойственно оценивать все через призму экономической выгоды. Рыночные схемы, конкуренция и прейскурант заменяют собой глубину души. Человек становится рыночным животным, а жизнь превращается в такую ценность, которую глупо тратить на высокие абстрактные идеи и социальные проекты. Еще Д. Дидро отмечал три образа жизни, три мировоззренческие позиции: религиозная, философская и развлекательная. Последнюю он именовал аллеей цветов, которую считал небезопасной и самой населенной (массовой). Обитатели этой аллеи не обременяют себя обстоятельными размышлениями, ориентируются на чувственные наслаждения и развлечения. Их мир заполняют бесчисленные примеры мошенничества, клеветы, неблагодарности, предательства21. На основе многих свидетельств, а не только взглядов Д. Дидро, можно сделать вывод о том, что уже в прежние века, когда еще не существовало такой широкой и глубокой институциализации потребкульта, выражались мнения о массовости и порочное™ гедонизма. Релятивизация социальных ценностей создает декадентские настроения, рациональный нигилизм и иллюзию комфортного существования человека вне выступающих от имени всего человечества императивов, вне «абсолютности императивов» и при абсолютное™ целеориентарованного разума, который наделяется правом оценивать (и обесценивать) нравственность и нравственный образ жизни. Культивирование идеала, согласно которому жить надо богато, а само материальное благосостояние должно приобретаться легко, без излишней напряженности и трудоголизма, является одной из причин преступности: человек стремится к воплощению данного идеала в соответствии с усвоенным сценарием - получить максимум, а сделать минимум. «Живи в кайф», - декларирует реклама. - «Бери от жизни все», «Живи играючи», «Ведь вы этого достойны». Подобными фразами, во-первых, усыпляется всяческий мотив к труду (ведь я уже этого достоин), а во-вторых, прославляется самолюбие человека, объективно ничем не подкрепленное. Просто достоин и все. Также, путем внедрения ценностей эгоизма, формируются потребительские установки. Но если я не работаю, потому что достоин большего - ведь в телевизоре так говорят, а там точно знают, - нужно найти где- то деньги, чтобы купить рекламируемый продукт; ведь я же его достоин. А где их найти? Идея «ты достоин» сегодня выступает как разрушительной, так и краеугольной, которая может натолкнуть и на неправовой вариант достижения цели (преступность). Мотивировочная формулировка «ты достоин» должна иметь основание; в идеале, это идея, общественно полезная и созидающая. «Что касается популярной культуры, то определяющей ее чертой является воспитание специфического «игрового» мировоззрения, при котором моральные, эстетические, познавательные и другие духовные ценности важны индивиду прежде всего постольку, поскольку из них можно составлять самые причудливые сочетания, подобно тому как это делается в детской трубке-калейдоскопе»22. Так наступает ценностный релятивизм. Человек, привыкший все подвергать играизации, не способен на серьезное отношение к достойным внимания общественным проблемам, на эмпатическое восприятие другого, на самопожертвование. Он и есть тот самый homo ludens. Этический релятивизм, утверждение отсутствия привилегированных этических точек зрения может рассматриваться как инструмент оправдания любого образа жизни, несмотря на то, что далеко не каждая система ценностей способна быть оправданной. Релятивизм оправдывает не великих, а посредственных, лишает их стыда за что бы то ни было. Играть можно далеко не любыми ценностями. Трансляция подноготной звезд, их сексуальных похождений, интимных подробностей чьей-то личной жизни, биографических исповедей - это своего рода эксгибиционистское приглашение к социальному вуайеризму, ко взгляду в замочную скважину. Спрос на личные истории, стремление узнать как можно больше о частной жизни знаменитостей, возможно, компенсирует дефицит внутренней полноты самого потребителя, осмысленности его частной жизни. Звезды, да и рядовые консьюмеры, стремятся реализовывать практики социального эксгибиционизма, привлекая к себе взгляды других людей - в том числе как наррациями о личной жизни, так и демонстрацией статусных аксессуаров. Эта практика сводится к формуле: «чем более я успешен, тем больше людей на меня обращают внимание, берут с меня пример, а я становлюсь еще более успешным путем тиражирования визуального капитала (продажей своего изображения)». Визуальный капитал в первую очередь измеряется в количестве не денег, а собранных взглядов"3. Имеет смысл говорить об особом жанре порнографии. Один из самых ярких примеров культивирования десолидаризации, деконсолидации и абсолютной безнравственности - телепередача «Слабое звено», в которой вовлеченные в интеллектуальную игру люди, являющиеся друг для друга конкурентами, методом голосования удаляют не столько тех, кто проявил интеллектуальную поверхностность и не смог ответить на поставленные вопросы, сколько, наоборот, наиболее сильных, а потому и наиболее конкурентоспособных. В результате победителем выходит далеко не самый умный и достойный, а зачастую даже самый посредственный. Он получает деньги, заработанные не только собой, а всей командой, что утверждает идеологический концепт об отношении к команде и к каждому игроку не только как к конкурентам, но и как к средствам своего выигрыша. Победитель, как правило, отличился небольшим именно своим интеллектуальным выигрышем, но все равно стал победителем. Во время игры он кооперируется с другими участниками для выталкивания самых сильных, после чего старается перехитрить тех, с кем временно объединился. По условиям игры группа сначала выступает единым целым. Участники совместными усилиями зарабатывают выигрыш, который затем уносит кто-то один. Но и по условиям игры каждому надлежит использовать больше хитрость, нежели интеллект, для избавления от самых интеллектуально сильных соперников. Объединение, дружба выступают здесь временными сугубо инструментальными явлениями, функциями, от которых следует отказаться, когда они сделали свое дело. Главный смысл игры не в том чтобы ответить на максимальное количество вопросов и проявить интеллектуальную глубину, а всего лишь суметь исключить тех, кто это сделал, вытеснить других, пока они не вытеснили его. Ресурсами для победы выступает не интеллект, а умение сделать подлость другому. 23 Передачами типа «Слабое звено», «Последний герой» и многими другими культивируются интриги и предательства. Причем эти поведенческие практики являются современными «методиками по выживанию» и представляются нормативными и, соответственно, не предполагающими никакого стыда и угрызений совести за их осуществление. Человеку предлагается не стыдиться эффективно выстроенной подлости, приведшей к успеху, а гордиться ей. Такие передачи, ставя участника в условия борьбы всех против всех и переворачивая вверх дном ценность справедливости, восхваляют не просто принцип конкуренции, а принцип жесточайшей конкуренции, основанной на несправедливости и эгоизме. Социал-дарвинизм представляется как закон жизни, без которого ничего достичь не получится; «не подставишь ты, подставят тебя», «на благородство глупо отвечать благородством». Сами правила игры предлагают путь победы любой ценой, «хождение по головам» в качестве единственно верного вектора движения, и создают модель реальности, в которой сильное звено неким «волшебным», противоречащем нормам честности и справедливости способом переводится в ранг слабого. Знания и эрудиция здесь имеют второстепенное значение, а хитрость, сговор и вообще готовность для выигрыша идти на любые подлости - первостепенное. Пропагандируется идея, что выигрыш требует использования любых средств. Можно сказать, участники игры своим поведением не только создают некую образцовую модель поведения для зрителя, предлагают ему переступить моральные «барьеры» и воспользоваться проверенным (а возможно, и единственно верным) способом достижения успеха, но и отражают уже сформировавшийся в индивидуалистическом обществе поведенческий паттерн. Соответственно зрителю представлен как образец, так и зеркальное отражение самого себя, что подчеркивает жанр подобных шоу, выраженный в слове «реалити». Многие голливудские кинематографические «произведения», которые, скорее, стоит относить к культурным эрзацам, не только нашли своих искушенных зрителей, но и закрутили маховик, создали отличный фундамент для появления исконно русского «искусства» подобного типа, который разрушает культуру народа уже не извне, а изнутри. Дети включают телевизор и видят совсем не то, что можно смотреть детям. Китч не запрещается, а специально тиражируется; запрещается только детская порнография и критика действий правительства. Для создания здорового общества необходима реализация заботы о том, чтобы тиражировался здоровый образ жизни человека - инициативного, образованного, высококвалифицированного, любящего родину, законопослушного, нравственного и успешного в силу именно этих, а не противоположных им, качеств. Поскольку теле-китч пользуется спросом, создатели ток-шоу и прочих китчевых телематериалов клонируют свои телевизионные продукты (заворачивают в «новую обертку» для создания притягательного эффекта новизны) и представляют вниманию зрителей все больше и больше семантически, эстетически и аксиологически пустых телепередач. Это еще сильнее укореняет в зрителях потребность в просмотре этих передач - вот наиболее наглядный пример самовос- производства китча. Эта гегемония китча делает его культурой повседневности, а внутренняя пустота - культурой с пустым центром, телом без органов. В советское время каждый вышедший фильм подвергался цензуре, но цензура осуществлялась так, чтобы фильм учил чему-то доброму - приоритету общественных интересов над личными, созидательному активизму и добросовестности в труде, направленности на создание семьи, социальной ответственности и т.д. В постсоветскую эпоху такая цензура исчезла, и многие фильмы, будучи поставленными на рельсы коммерческого успеха и интегрированными в господствующий тип культуры, выполняют свою социализирующую функцию совершенно иным образом. Если в СССР молодость представлялась в кино (и являлась в реальности) промежуточной стадией жизненного пути, на которой человек делает правильный выбор жизненной цели типа ориентированности на принесение пользы своей стране, сегодня она представляется как стиль жизни (вместо молодежной культуры есть молодежный стиль), как бесконечная стадия, характеризующаяся беззаботностью, бесцельностью, раскованностью, независимостью от обязательств, потребительским (а не созидательным) активизмом, стремлением к личному успеху в ущерб общественным интересам, доминированием деловых отношений над дружескими, стремлением налаживать социальные связи для личной выгоды. Если ранее в кино мир ценностей конструировался дихото- мично, предлагалось разделение на общественно одобряемые и общественно порицаемые ценности, сегодня проявляет себя «моральная гибкость» как отсутствие дихотомии ценностных ориентаций и четко выстроенной системы пропагандируемых ценностей, в рамках которой происходила бы социализация молодежи. Масс-медиа, по сравнению с родителями и учителями, отправляет более гибкое воспитательное воздействие. Здесь нет назидательности и навязчивости, формирование ценностных ориентаций и поведенческих моделей происходит опосредованно, через развлечение. Поэтому масс- медийное воспитание обычно бывает более эффективным, чем школьно-родительское. К сожалению, в большинстве случаев оно не просто не соответствует «здоровой» модели воспитания, а принципиально ей противоречит, декларируя следующие принципы: деньги - единственная ценность; насилие - нормальное явление; сексуальная распущенность - проявление цивилизованности и современности; без наглости и хитрости прожить нельзя; рыночные конкуренция и соперничество - проявления естественности. Масс-медиа формируют в ментальном пространстве реципиентов определенный образ реальности, характерные которому ценности и поведенческие модели реципиенты воплощают в жизнь, тем самым трансформируя реальность в соответствии с образом, сформированным системой масс-медиа. Так ментальная реальность выкраивает по своему лекалу настоящую реальность. Подстраивая свою смысловую инфраструктуру под потребности реципиентов и удовлетворяя их, масс-медиа удовлетворяет те запросы, которые сама конституирует. Происходит замыкание порочного круга. Сами кинематографические деятели вряд ли понимают всю серьезность ситуации. Они просто зарабатывают деньги, снимая то, что априори будут смотреть широкие слои населения. Они подстраиваются к культурной конъюнктуре, согласно которой модными и современными являются такие ценности, как гламур, гедонизм, китч, вещизм, эго-ориентированный прагматизм, секс как развлечение и т.д. Подстраиваясь к витающим ценностям, они тем самым тиражируют и укореняют эти ценности, ибо кинематограф также является рекламным полем, формирующим соответствующий (положительный или отрицательный) образ тех или иных ценностей и поведенческих практик. Так происходит процесс самовоспроизводетва того, что губительно для культуры. Здесь наблюдается недостаточная социальная ответственность деятелей кинематографии. Произошедшие со времен ликвидации СССР и характерной ему государственной идеологии идеологические, экономические и т.д. изменения оказали сильное влияние как на общественную, так и на молодежную культуру, а заодно на кинематографический дискурс, который стал транслировать совершенно другие ценности. Произошел переход от культа личности (точнее, культа партии) к культу наличности. Однако непонимание не освобождает от ответственности. Если кинематографисты и другие инженеры (без)духовной сферы, временно отказавшись от рыночной конъюнктуры, станут создавать действительно воспроизводящие духовную культуру произведения, на первых порах они постигнут недостаточную коммерческую успешность. Но впоследствии, когда совокупными усилиями удастся переломить потребительскую культуру и желание зрителей видеть на экранах секс и насилие, фильмы «нового поколения» станут вполне коммерчески выгодны. Человеку призвано думать не только о собственном кармане, но и о специфике того вклада, который он своей деятельностью несет. В реальности же высокие устремления, связанные с будущим коллективным благом, подавляются сиюминутными личными целями. Отказаться от рыночных трендов «предприниматели от культуры и искусства» способны только при государственной поддержке. Проблема состоит в том, что медийный тренд на примитивизацию и вульгаризацию духовной жизни создан не только «невидимой рукой рынка», но и политической волей. Известно, что власть контролирует медийную сферу, не позволяя проникать в нее оппозиционному политическому нарративу. И при этом телеэфир заполнен китчем. В общем, для одухотворения общества необходимы именно политические решения. Культура призвана ограничивать человека в реализации его страстей, даже если последние следует считать природными. Она дает ориентиры поведения и критерии отличия добра от зла, истины от лжи, высокого от низкого, благородного и подлого. Человек же выбирает эти ориентиры, а не безусловно следует им по велению природы, так как власть культуры отлична от власти законов природы. Культура, требуя обуздания человеком страстей, влечений и поведенческого своеволия, становится условием реализации в человеке человеческого. Культура позволяет противоположным волям компромиссно сосуществовать. Она усиливает социальное в человеке. Она, как метко отмечает В.Н. Порус, дает возможность людям уживаться даже когда эта совместность находится вне бдительного надзора со стороны Левиафана с его законами и структурами охранения24. Однако про культуру потребления едва ли следует говорить в таком ракурсе. Во времена нарастающей коммерциализации доля бесплатного сектора образования и здравоохранения продолжает снижаться, а отношение к нему и к пользующимся его услугами людям со стороны потребительской прослойки преимущественно негативное; данный сектор обладает низкой котировкой в иерархической системе статусных знаков и ассоциируется с зависимостью, а не со свободой. Следует добавить, что у потребителей, заинтересованных в частных образовательных и здравоохранительных учреждениях, обычно не возникает претензий к власти за низкое качество услуг, предоставляемых государственными учреждениями, а значит, нет недовольства, стимулирующего чиновников улучшать функционирование данных учреждений. В обществе потребления маргинальными признаются разные формы зависимости людей друг от друга (в том числе инвалидов от своих близких и от государства), хотя именно взаимозависимость есть основа нравственности, и осознание у человека того, что он своими действиями причиняет кому-то вред или приносит добро, выступает глубоко нравственным явлением. Консьюмеризм негативно воспринимает социальные программы в отношении больных, инвалидов, малоимущих, поскольку потребительская прослойка рассматривает их в качестве бремени для себя как налогоплательщиков; социальные программы, отвечая требованиям бедных, ограничивают свободу тех, кто способен обойтись без этих программ и гордится независимостью от них. Потребители предпочитают воспринимать бедное население в качестве обузы и как зависимых от власти и налогоплательщиков и неспособных осуществлять «социально приемлемое» поведение неудачников, которые сами виноваты в своих бедах. Они выступают объектом порицания, так как не могут без внешней (государственной) помощи достойно обеспечить себя, а значит избежать государственной регламентации их доходов (и, соответственно, потребностей); эта помощь и регламентация означают утрату индивидуальной свободы и превращаются в символический акт, стигматизирующий человека как отверженного, в узаконенное признание слабости человека. Объявляя бедного чуть ли не недочеловеком, самостоятельно несущим вину за свои неудачи, по сути отбирают у него право быть объектом моральных обязательств со стороны других людей, а с других снимают вину и ответственность за состоянии бедняков и делегитимируют необходимость им помогать. Сами бедняки представляются в качестве чего- то не менее ужасного, чем невзгоды и лишения, которые им приходится переживать. Бедняки (и в особенности бедняки третьих стран) становятся похожими на античных рабов, к которым вообще не применялся моральный закон. Единственная разница между современными бедными и античными рабами - последние были функциональной собственностью рабовладельцев, а первые сегодня все более принадлежат самим себе, поскольку почти никто в них не нуждается как в социальном капитале и трудовом резерве. Они стали ненужным избыточным населением недочеловеков, а людей, проживающих в цивилизованных странах, учат относиться к ним именно так. Такое отношение создает социальные угрозы, так как разделяет общество на группы «достойных» и «недостойных». Всеобщая, а не адресная, забота государства о людях, основанная на принципах справедливого перераспределения богатств, наоборот, скрепляет общество. Сейчас статус избыточного населения получает все больше людей в разных странах. Если раньше когорта безработных представляла собой резервную армию, которая могла быть призвана на работу практически в любой момент, то сегодня по мере расширения этой армии и ненужности имеющегося количества рабочих рук она из статуса резервной переходит в статус избыточной, и к ней приклеивается указывающее на ее деклассированность название underclass. Теперь они - не временные безработные, а помещенная на обочину социальной системы группа. Во времена глобализации и развития новых технологий необходимость в огромном количестве рабочих рук падает. Далеко не каждый человек нужен глобальному бизнесу, далеко не каждый потенциально способен быть источником прибыли, поэтому большинство приобретают статус избыточных людей, несущих в себе не прибыль, а издержки. Футурологический прогноз идеологов коммунизма о том, что антигуманная эксплуатация труда станет усиливаться, оправдался не вполне. Вместе с усилением трудовой эксплуатации появилась тенденция антигуманной не-эксплуатации, выбрасывания целых категорий людей за рамки трудовой сферы. По нашему мнению, признаками больного общества являются как растущее количество бедняков, с одной стороны, так и наличие сверхобеспеченных гламурных консьюмеров, с другой. Вместе с бедняками порицается и вызывает страх альтернативный потребительскому стиль жизни и альтернативный вариант социального жизнеустройства, который обычно представляется как обязательно основанный на всеобщей бедности и всеобщей зависимости от власти. Даже если социальная доля бедных количественно высока, в зараженном потребительством обществе они все равно осуждаются и не только теми, кто их превосходит и стоит значительно ближе к реализации консьюмеристских идеалов, но и самими собой за неуспех и аутсайдерство, так как данный тип общества рождает невротика; ведь ценности недостижимы, но все равно остаются ценностями, а совокупное общественное богатство невысоко и благ на всех не хватает. Взращенное в 90-е гг. потребительство, основанное на индивидуализме и вещизме, усугубило социально-культурный регресс. Изменение структуры ценностей и потребностей ведет к трансформации системы социальной жизни. Создание новых ценностей типа вещизма и мещанства привело к изменению культуры отношения к себе, людям, обществу и стране. Потребности и ценностные ориентации, корреспондирующие с культурой потребления, объявлялись нормальными, естественными и природно-обусловленными. Противоречащие потребительству советские ценности стали представляться, соответственно, неестественными, ненормальными и антиприродными. Однако потребности - продукты не только природы, но и господствующего типа культуры. Инфраструктура потребностей обусловлена социокультурно. Какова культура общества, таковы и доминирующие в нем потребности, ценности и поведенческие практики. Животное хочет того, что ему необходимо, а человеку кажется необходимым то, что он хочет. Причем «хочет» - продукт не только естественный, но и социокультурный. «Нормальная» культура подавляет биологические потребности и желания индивидуалистического волюнтаризма, чем обеспечивает сохранение общества и человека. Если культура, наоборот, создает почву для их развития, она перестает быть культурой в полноценном смысле слова. Подмена главных культурных смыслов подменяет культуру в целом, выхолащивает из нее нравственность. Культура потребления не нуждается в этических ценностях, превосходящих ее нравственную меру. Консьюмеризм не способен непосредственно из себя производить необходимую высоту нравственного сознания. Именно консьюмеризм не позволяет обществу достичь более высокого уровня духовности, облагородить социальную жизнь ценностями сотрудничества, взаимопомощи, ответственности, подвижничества и т.д. и обрести в них смыслообращующее ядро бытия. Потребкульт одаривает своих адептов фиктивными ценностями и вместе с тем отбирает духовность, осуществляет мягкое, почти незаметное и неощутимое, но эффективное морально- нравственное насилие. Высокий уровень духовности - трудное бремя, особенно в условиях рыночно-потребительских ценностей. Но именно это бремя делает человека Человеком. Не разделяя всех положений статьи А.Г. Глинчиковой, отметим свое согласие со следующим. В современном обществе частные интересы и частная собственность стали некими культами, почти единственными ценностями, и потому они не защищены... от других частных интересов. Когда частный интерес человека выступает единственной ценностью, и когда каждый руководствуется только им, человек его не ограничивает при столкновении его интереса с интересом соседа. Частный интерес не защищен не потому, что он не является ценностью, а, наоборот, потому, что разрушены ценности, способные внутренне ограничивать частный интерес одного «перед носом» другого. Ценность общественного интереса, признающая частный интерес другого человека и ограничивающая эгоизм, стала маргинальной25. Хоть полностью отказаться от частного интереса не представляется возможным, все-таки частное должно соседствовать с общественным; общественный интерес как ценность каждого - залог существования и развития любого социума. С возникновением «переизбытка частного» произошла тотальная нормализация эговолюнтаризма и социал-дарвинизма, борьбы всех против всех. Сегодня необходим проект воспитания народа, основанный на объективной информатизации общества, отказе от манипуляций и ценностей потребительской культуры. Не нужны характерные для СССР битье по воробьям свободы и инакомыслия из идеологических пушек, идеологические ограничения и стремление к мировоззренческому единообразию. Просто нужен кардинальный пересмотр дискурсов, исходящих от официальных СМИ, и создание культурно- воспитательного медийного тренда, воспитывающего гуманизм, нравственность, чувство солидарности и другие социально полезные ценности, не совместимые с культами потребительства, насилия и индивидуализма. На путях рынка этого, как и других социально полезных необходимостей, достигнуть невозможно. Значит, стоит отказаться от рынка, который сам не является социально полезной необходимостью, метаценностью, ради достижения которого все средства хороши. Спасение от «морального одичания» зависит от государственной политики, от тенденций в образовании, литературе, живописи, театре, музыке, кинематографе и многих других сфер жизни, которые должны обеспечивать не духовный регресс, а, напротив, прогресс и самореализацию каждого. Как заметил Б.В. Марков, устойчивость и порядок современного общества «определяют не истина и мораль, а средства массовой информации»26; только для легитимации такого противопоставления надлежит добавить, что масс- медиа свое содержание едва ли ориентирует на истину и мораль.
<< | >>
Источник: Н.Н. Вотинцева, А.Н. Ильин. Культура потребления и реклама. 2014

Еще по теме ГЛАВА III. Тотальная трансформация ценностей в обществе потребления:

  1. Общество потребления» и начало создания рынка технологий для массового применения и потребления
  2. Глава i.2 Потребление как язык, или зачем обществу разнообразие?
  3. 8.2.1. Адаптация к «обществу потребления»
  4. Раздел III Структурные трансформации в экономике и технологический прорыв
  5. 1.1» Закономерности трансформаций экономики и общества
  6. ТРАНСФОРМАЦИЯ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
  7. Этика общества потребления
  8. УРОК 16. "ОБЩЕСТВО ПОТРЕБЛЕНИЯ", ОТТОРГАЮЩЕЕ ПОТРЕБИТЕЛЬСТВО
  9. 1| Информационные технологии как средство глубокой трансформации ОБЩЕСТВА
  10. Разработка стратегии тотального качества
  11. ДОХОД, ПОТРЕБЛЕНИЕ И СБЕРЕЖЕНИЯ. ФУНКЦИЯ ПОТРЕБЛЕНИЯ
  12. Компания будущего – к тотальной инновационности
  13. Глава 4 Потребление и сбережения
  14. Глава 5. Теория потребления
  15. Глава 26 ЛИЧНОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ
  16. ГЛАВА 5 СТРУКТУРА ЭКОНОМИЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ
- Антикризисное управление - Деловая коммуникация - Документоведение и делопроизводство - Инвестиционный менеджмент - Инновационный менеджмент - Информационный менеджмент - Исследование систем управления - История менеджмента - Корпоративное управление - Лидерство - Маркетинг в отраслях - Маркетинг, реклама, PR - Маркетинговые исследования - Менеджмент организаций - Менеджмент персонала - Менеджмент-консалтинг - Моделирование бизнес-процессов - Моделирование бизнес-процессов - Организационное поведение - Основы менеджмента - Поведение потребителей - Производственный менеджмент - Риск-менеджмент - Самосовершенствование - Сбалансированная система показателей - Сравнительный менеджмент - Стратегический маркетинг - Стратегическое управление - Тайм-менеджмент - Теория организации - Теория управления - Управление качеством - Управление конкурентоспособностью - Управление продажами - Управление проектами - Управленческие решения - Финансовый менеджмент - ЭКОНОМИКА ДЛЯ МЕНЕДЖЕРОВ -