<<
>>

VI. Соглашение о ренте — феодализм ипотребительная ценность

Орт, что весьма удобно для наших целей, собрал множество юриди­ческих определений собственности, и они демонстрируют смущаю­щее разнообразие. Среди этих определений — «право улучшать, исполь­зовать, хранить, владеть и распоряжаться вещью», «право защищать свою собственность любыми законными способами», «любое могущее обладать ценностью право или интерес», «все, даже самое незначитель­ное, к чему может быть применено право собственности», «все, что об­ладает меновой ценностью», будь то «вещественное и невещественное», «материальное или нематериальное», «видимое или невидимое», «дви­жимое или недвижимое», включая «труд и право на труд», «сервитуты и лицензии», «закладные», «горные отводы», «любое право и титул на недвижимость», «право ареста и преимущественное право покупки не­движимости», «деньги, товары, движимое имущество», «заявки на стра­хование от огня», «страховые полисы», «нематериальное имущество, на которое может быть заявлена претензия», «долговые обязательства платежеспособных лиц», «доли в акционерном капитале», «патенты» и «идеи»1.

Такое разнообразие в значениях термина «собственность» (как и термина «свобода») является результатом столетий эволюции права, и, следовательно, мы можем ожидать какой-либо видимости порядка толь­ко в том случае, если расположим эти значения в исторической после­довательности и рассмотрим различные источники их возникновения. Исследование, представленное в последующих главах, предложит два источника современных значений. Первый — это королевская прерога­тива, второй — это общее право. Оба эти начала развивались совмест­но и фактически неотделимы друг от друга. Королевская прерогатива происходит из завоевания, общее право — из убеждений и обычаев на­рода. Но все эти обычаи и убеждения истолковывались королевскими судьями и вводились в действие опять же королевскими исполнителя­ми. Вильгельм Завоеватель, как и его правоведы, не проводили различия

1 Ely.

Property and Contract. 1914. P. 855; также см.: Bouvier. Op. cit. 2750.

235

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

между королевской собственностью и королевским суверенитетом2. И то и другое было скорее «владением», но не «собственностью». Виль­гельм был королем и землевладельцем. Земля принадлежала ему по пра­ву завоевания, а население являлось его подданными. Таким образом, собственность и суверенность были одним и тем же, поскольку и то и другое было не чем иным, как властью над вещами и лицами.

Подобное понимание владения и господства преобладало и среди свободных людей, на всех ступенях феодальной лестницы. Мы говори­ли о примитивном понятии собственности как исключительного вла­дения вещами для их использования и применения владельцем. Но это «использование и применение» были чем-то большим, нежели просто материальное владение вещью. Они были контролем над поведени­ем подчиненных лиц. Собственность была господством на основании владения3. Она была личным отношением приказания и подчинения. «В средневековой Англии можно было называть человека "господином" скота или другого движимого имущества»4, и даже Блэкстоун в свое вре­мя мог определять собственность как «единоличное и деспотическое господство над внешними вещами мира, на которое притязает человек и которое полностью исключает права на них всех остальных индивидов во Вселенной»5.

Но в этот ранний период «единоличное и деспотическое господство» было не просто господством над вещами, оно было реальным господ­ством над частью или над всем человеческим поведением. Земля, сервы, вилланы — все это шло вместе. Контроль над ними распределялся по восходящей шкале: от низшего из свободных до самого короля. Любой свободный человек был одновременно «владельцем» и «господином» тех услуг, которые входили в его долю личных услуг других людей, и эти личные услуги предоставлялись в форме физических продуктов6. Примитивный ум с трудом мог воспринять что-либо, кроме физических объектов и индивидуальных лиц, и, безусловно, это было не чем иным, как отражением фактов.

В век насилия правила воля могущественных индивидов; в век крепостничества физический контроль над лицами

. 2 Maitland E W. Domesday Book and Beyond. 1907. P. 102, 168,169; Holds-worth W.S. A History of English Law. 1903. Vol. 1. P. 10; Vol. 3. P. 354; Jenks E. Short History of English Law. P. 26.

3 Pollock, Maitland. History of English Law. 1911. Vol. 1. P. 149. Авторы подчерки­вают, что средневековый человек имел дело только с физическим владением вещами и с трудом бы понял позднейшее определение собственности, не пред­полагающее физического владения.

4 Ibid. Vol. II. P. 4.

5 2 Bla. Com. 2.

6 Pollock, Maitland. Op. cit. Vol. 2. P. 145,148,181.

236

VI. СОГЛАШЕНИЕ О РЕНТЕ —ФЕОДАЛИЗМ И ПОТРЕБИТЕЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ

был едва ли отличим от исключительного владения землей и движимым имуществом. Тогда еще не существовало денежной экономики, при по­мощи которой рента могла бы быть обращена в цену, а личная свобо­да работника, благодаря которой господство над лицами можно было бы отличить от господства над вещами, либо вовсе отсутствовала, либо была незначительной. Кроме того, не было устойчивого правительства, которое обеспечивало бы автоматическое исполнение договоров, тако­го, чтобы не приходилось прибегать к личному воздействию для получе­ния своей собственности, но все происходило бы на основании только права кредитора и обязанности должника. Благодаря этим позднейшим реформам более практичная концепция владения вещами для их ис­пользования и употребления владельцем стала отличаться от более со­циальной концепции власти на основе принуждения и подчинения. Од­нако в обоих случаях, говорим ли мы о личных услугах или физических продуктах, доминирующим фактом феодализма и рентного соглашения была потребительная, а не меновая ценность.

Спустя семь столетий после норманнского завоевания Блэкстоун определил «прерогативу» как «особое преимущество, которым король обладает перед всеми и над всеми другими лицами, находящееся вне ре­гулярного пространства общего права и обязанное исключительно его королевскому достоинству»7.

Но в XI в. общее право, т.е. право, общее для всех свободных людей, происходящее из их обычаев и защищающее их собственность и свободу, было неизвестно. Существовали местные обычаи и местные юрисдикции, но еще не было общего права, которое обладало бы силой, достаточной для того, чтобы ограничить королев­скую прерогативу, сделав ее, таким образом, отклонением от «обычного порядка». Прерогатива была источником власти. Частично она проявля­лась в пожаловании королем своих верховных полномочий и иммуни­тетов подданным, а частично — в осуществлении королем своей власти через своих доверенных лиц. Выше мы уже представили две основные формы, в которых король жаловал экономические привилегии: пожало­вание земель и пожалование тех лицензий, или «вольностей», которые позже стали лицензиями на ведение торговли и на создание корпора­ций. Главная экономическая прерогатива, которую сохранил (или пы­тался сохранить) король, — это сбор налогов и чеканка монеты.

Пожалования земель и лицензий на ведение торговли и на создание корпораций отличались, хотя и не слишком сильно, в том, что касается условий, на которых происходило пожалование. Каждое из них дарова­лось (или продавалось) королем своим подданным индивидуально, на основании некоего подобия частного соглашения. Король мог продавать

71 Bla. 239. Ср.: Chitty J. Prerogatives of the Crown. 1820.

237

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

привилегии и лицензии точно так же, как он мог продавать королевские земли8. Каждое пожалование несло в себе обещание верховных полно­мочий и иммунитетов. Власть была обещанием, что королевские суды и исполнители в случае необходимости не допустят других лиц на эти земли или рынки, наделяя, таким образом, пожалованное лицо экономи­ческой властью устанавливать размер ренты и цен. Иммунитеты были обещанием, что королевские суды и исполнители не будут вмешиваться в осуществление этой власти пожалованным лицом. Каждое пожалова­ние также подразумевало (явно или неявно) возмещение в виде лояль­ности и службы королю, причем условия этого возмещения могли изме­няться произвольно, так как король не мог быть судим своим же судом.

Соответственно подданный не имел никакого гарантированного пра­ва ни на земли, ни на свободы, поскольку монарх мог употребить свою власть для того, чтобы отобрать их или произвольно изменить условия соглашения. Поэтому они были обещаниями, а не правами на собствен­ность. Бароны в Великой Хартии вольностей осуществили коллектив­ную попытку превратить эти обещания в права. Подняв восстание, они вынудили короля Иоанна признать, что ни один свободный человек «не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен фригольда, свобод или права на сбор налогов... иначе как по законному приговору равных его и по закону Страны». Бароны образовали собственный постоянный совет, власть которого, как они планировали, должна была превысить власть короля, чтобы иметь возможность принимать решения и дей­ствовать против него в случае, если он нарушит договор. На это король также согласился. Дело каждого, кто предъявлял права на землю или на свободы, должно было рассматриваться не доверенными лицами коро­ля, но равными истцу; кроме того, постоянный совет баронов и их пре­емников должен был обладать собственным войском, чтобы, в случае, если король откажется от своего обещания, иметь возможность захва­тить любую из его земель и удерживать ее вплоть до получения возме­щения за нарушение обязательств9.

Известно, что эта грубая попытка превратить посредством коллек­тивных действий королевскую прерогативу в права собственности была неудачной. Королевская прерогатива обретала все большую силу и рас­ширялась, пока не достигла своего пика в системе абсолютной монархии Генриха VIII и Елизаветы.

В то же самое время наряду с королевской прерогативой развива­лось и общее право, т.е. право свободных людей (но не крепостных) на частную собственность и личную свободу. Раннее (до норманнского за-

8 См. главу III, с. 60.

9 McKechnie. Magna Carta. P. 467; см. с. 60. .

238

VI. соглашение о ренте—феодализм и потребительная ценность

воевания) английское право формулировалось на народных собраниях свободных людей, которые часто проводили собрания на уровне сво­его графства.

Не записывая законы, они полагались на память и живую традицию обычая, решая дела, касавшиеся в основном физического на­падения, причинения вреда и воровства. Собрания были одновременно законодательными, исполнительными и судебными органами, и в самой юридической процедуре невозможно было вычленить функции судьи, присяжных, свидетеля и адвоката.

Норманнское завоевание низвело большинство свободных англосак­сов до положения арендаторов и крепостных у завоевателей, которые упразднили их народные собрания и заменили их встречами землевла­дельца с арендаторами, поскольку владение землей на правах арендато­ра или субарендатора короля подразумевало уголовную и гражданскую юрисдикцию: землевладелец мог отправлять правосудие и выносить решения по спорам между арендаторами. Аренда была неотделима от управления: каждый лен, или владение, был одновременно сельскохо­зяйственной и административной единицей. Поместье с его различного уровня арендаторами фригольдов и копигольдов, как и рабовладельче­ская плантация, являлось как экономической единицей, действующим сельскохозяйственным предприятием, так и административной едини­цей, центральной властью с ее вспомогательным аппаратом. Но фео­дальное поместье отличалось от рабовладельческой плантации тем, что свободные арендаторы имели некоторые традиционные права, нередко восходившие к предшествующей завоеванию эпохе, хотя чаще всего они обладали правами по договору, предполагавшему, что одна сторона об­ладает правом на службу, а другая — на защиту, причем это стало обыча­ем после завоевания. Определение этих прав осуществлялось частным судом господ (начиная от короля и до самой низшей ступени), каждый из которых непосредственно управлял своими арендаторами. Феодаль­ные поместья были ограниченными сельскохозяйственными монархия­ми, тогда как рабовладельческая плантация была абсолютной сельскохо­зяйственной монархией.

Только во второй половине XII в. король Генрих II направил в граф­ства для отправления правосудия своих разъездных судей. Эти судьи привлекали к своей работе некоторых из свободных людей, и именно так возник институт присяжных заседателей. Таким образом, его воз­никновение связано не с народными обычаями, как считалось ранее, но с распоряжением короля, приказавшего, чтобы его судьям оказывалась помощь при определении как местных обычаев, так и прав, на которые на основании этих обычаев претендовали индивиды. Присяжные сви­детельствовали как о принятых в данной местности обычаях, так и о собственности и притязаниях индивидов, а также о совершенных ими

239

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

нападениях и причиненном ими вреде10. Им задавались вопросы, от­носящиеся как к праву, так и к фактической стороне конкретного дела. Позднее, когда королевские судьи стали защищать арендаторов от зем­левладельцев, они также задавали присяжным вопросы типа: «Каковы обычные арендные ставки и какова практика аренды в этой местности и в этом землевладении?». Поэтому самое важное властное полномочие, которым были наделены королевские судьи, заключалось в том, что они могли принять сторону арендатора против его землевладельца, минуя частный суд последнего, и вынести решение в пользу арендатора на основе сведений, полученных от его соседей11.

Однако эти частные феодальные суды были весьма живучи. Могуще­ственные аристократы оказывали давление на королевские суды обще­го права. Королевский канцлер начал забирать у них дела и выносить решения по гражданским делам в тех случаях, когда фигурировавшая в них могущественная персона была слишком могущественной для того, чтобы ее дело рассматривалась в местном суде12. Только когда баронские войны XV в. завершились разгромом аристократов и триумфом Генри­ха VII (1485), король смог подрезать корни их власти, запретив содержать вооруженных слуг. Процесс завершился созданием Звездной палаты и Суда по ходатайствам, которые должны были дополнить гражданскую юрисдикцию Суда лорда-канцлера чрезвычайной гражданской и уго­ловной юрисдикцией для вызова в суд самых могущественных баронов и последующего вынесения решений по их делам.

Экономическим ядром этой сельскохозяйственной монархии было рентное соглашение. Вся земля Англии представляла собой нисходящие уровни аренды: от короля как единственного владельца через главных арендаторов, субарендаторов, фригольдеров, вплоть до полукрепостных и крепостных арендаторов. Ни на одном из этих уровней не проводилось различия между владением и управлением. Король был землевладельцем и сувереном. То же самое относилось к баронам и их вассалам. Каждый из них был землевладельцем и, в пределах своего имения, сочетал в себе законодательную, исполнительную и верховную судебную власть.

Таким образом, рентное соглашение имело две стороны: экономиче­скую и административную. Первая — это рента, вторая — налоги. Пока что они не различались и принимали форму договора (фактически они и были договором) между вышестоящим и нижестоящим, различаясь, од­нако, по степеням принуждения, соответствующим фундаментальному делению на «свободное» и «несвободное» держание. Лояльность сюзере-

10 Pollock, Maitland. Op. cit. Vol. 1. P. 138.

"Ibid. P. 147.

12 Holdsworth. Op. cit. Vol. 3. P. 176.

240

VI. соглашение о ренте —феодализм и потребительная ценность

ну была сущностью свободного держания с сопутствующими ему дого­вором и клятвой верности, а также церемонией оммажа13. Присутствие при дворе господина или на объявленном им воинском сборе было обя­зательным для вассалов. Рыцари, арендаторы-воины, получали землю от своего сюзерена на условии предоставления ему по требованию опреде­ленного числа эсквайров, или вооруженных людей. Ниже располагались крепостные, позднее — копигольдеры, арендаторы, занимавшиеся ис­ключительно сельским хозяйством и платившие ренту за пользование господской землей личными услугами и продуктами своего труда. Над всеми ними находился единственный землевладелец и суверен.

Постепенно административная рента стала выделяться из экономи­ческой ренты благодаря процессу изменения потребительной ценности в меновую ценность вследствие введения денег. Что касается отношений короля и главных арендаторов, то этот процесс заключался в том, что король запретил им содержать частные вооруженные отряды и создал регулярную королевскую армию, а также в том, что королевские суды переняли от баронских судов прерогативу определять обычную ренту их арендаторов, равно как и решать все остальные вопросы, связанные с гражданским и уголовным правом.

После создания регулярной армии король стал нуждаться в средствах для содержания армии и правительственного аппарата. Эти средства он получал различными способами от главных арендаторов, часто в виде более или менее произвольных платежей, которые могли называться «вспомоществованиями», «благодеяниями», «пособиями», платой за опе­кунство над младенцами и женщинами, компенсацией по случаю свадьбы или продажи земли и т.д. Было осуществлено множество попыток заме­нить эти нерегулярные случаи рентного соглашения фиксированными и регулярными денежными выплатами. Одна из таких попыток была пред­принята в 1610 г., когда был разработан «Великий контракт», по которому эти нерегулярные платежи выкупались и заменялись наличными. Однако король Иаков затребовал такую денежную арендную плату, которая была неприемлема для землевладельцев14. Наконец, в 1660 г. парламент, контро­лируемый землевладельцами, постановил упразднить, без выплат ком­пенсации королю, воинское держание; тем не менее вместо него вводился вечный и наследуемый акциз на алкогольные напитки.

Такое упразднение произвольных арендных платежей посредством их монетизации, как верно заметил Блэкстоун, «было большим приоб­ретением для института гражданской собственности этого Королевства,

13 Jenks. Op. cit. P. 32.

14 Ibid. P. 237; Gardiner S.R. History of England. Vol. 2. P. 106; Dowell. Taxation. Vol. 1. P. 187.

241

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

чем даже Великая Хартия, потому что если та лишь приглушила бурный рост злоупотреблений, происходивших из воинского держания, и таким образом сохранила его как таковое, то статут короля Карла устранил целое и уничтожил как корни, так и побеги»15.

Несомненно, арендаторы-роялисты эпохи Реставрации этим парла­ментским актом создали земельную собственность современного типа, поскольку, когда произвольные платежи суверену были заменены денеж­ными налогами, эти люди превратились из арендаторов в собственни­ков и наделили себя «единоличным и деспотическим господством» над внешними вещами, которое составляло суверенитет и собственность.

Таким образом, право частной собственности на землю возникло в результате четырехсотлетней борьбы между сувереном как землевла­дельцем и его вассалами как арендаторами, борьбы за рентную ценность земли. Коллективное соглашение о ренте (начиная с Великой Хартии вольностей 1215 г. и завершая Реставрацией и ограничением монархии в 1660 г.) обусловило переход господства от суверена к арендатору — благо­даря простому механизму превращения ренты, выплачиваемой арендато­ром монарху, из произвольной и выплачиваемой в виде товаров и услуг в фиксированную и заранее оговоренную, причем в денежном выражении. Частная собственность возникла из рентного соглашения, заключенного коллективно и с указанием денежного характера выплат между главным землевладельцем, королем, и его арендаторами. Обязанность платить определенные налоги наличными деньгами, в сумме, определяемой по договоренности между монархом и представителями налогоплательщи­ков, заменила не вполне четко определенную обязанность выплачивать ренту товарами и услугами, размер которых определялся главным зем­левладельцем. Пока король мог произвольно назначать ренту, не важно, в форме услуг или в денежном выражении, он являлся в полном смысле владельцем, равно как и сувереном. Но как только, на основании коллек­тивного договора, рента стала выплачиваться в наличных деньгах, король оказался лишь сувереном, а владельцами стали его арендаторы. Отделе­ние верховной власти от собственности было поэтому не чем иным, как заменой индивидуальных рентных соглашений на коллективное рентное соглашение и сдвигом от потребительной ценности к меновой ценности, таким образом, что деспотическая воля суверена стала регулироваться ежегодными денежными сделками в парламенте, а землевладельцами вместо суверена стали арендаторы. Коллективное рентное соглашение в денежном выражении есть земельный налог; частная собственность — это власть, в терминах потребительной или меновой ценности, остаю­щаяся у землевладельца после уплаты налога.

15 2 Bla. Com. 77. Текст акта см.: Adams, Stephens. Select Documents of English Con­stitutional History. P. 442.

242

VI. соглашение о ренте —феодализм и потребительная ценность

Конечно, не было необходимости изменять номинальный титул соб­ственности, который в Англии сохранился за королем. Но реальными владельцами земли тем не менее стали арендаторы, поскольку арендная плата — это фиксированные налоги, выраженные в деньгах, а неопреде­ленный остаток, который служит отличительным признаком реальной собственности, поскольку показывает то пространство, где воля вла­дельца свободна, перешел к номинальным арендаторам. Поэтому, вы­ражаясь исторически, налог на землю — это замена физической ренты денежной рентой, причем налоги не являются чем-то таким, что суверен взимает с частной собственности, напротив, сама собственность явля­ется независимостью, коллективно изъятой у короля его арендаторами. В результате выраженные в деньгах налоги стали правительственной рентой с земли, а земельная собственность стала подпадать под зако­ны о свободе и безопасности предпринимательской деятельности таким образом, что в конце концов ее, как и недвижимость, стало можно про­давать и покупать исходя из ожиданий относительно ее выраженной в деньгах ценности.

Наряду с главными арендаторами и менее могущественными барона­ми, которые заключали соглашение непосредственно с королем, суще­ствовали также и фригольдеры, которые, когда военная служба в тече­ние XIV и XV вв. была заменена на денежную ренту, стали платить эту ренту своему непосредственному господину, а не королю, от военной службы которому их при этом никто не освобождал16. Такая ситуация в конце концов создала йоменов, земледельцев, которые в том, что ка­сается управления, подчинялись только королю (так как только он мог призвать их на военную службу), а экономически подчинялись своему непосредственному господину, которому они выплачивали ренту (услу­гами, товарами или деньгами). С течением времени их материальное по­ложение ухудшалось, пока не сравнялось с положением копигольдеров. , Наконец, в стране существовали крепостные, впоследствии ставшие копигольдерами; они были заняты преимущественно в сельском хозяй­стве и составляли основную массу работников, но не могли при этом об­ращаться в королевский суд для защиты от произвола со стороны своих господ. В XIV и XV вв. их личная служба господину была частично заме­нена фиксированной денежной арендной платой. Впрочем, когда в XVI в. землевладельцы, после общего роста цен, стали массово сгонять этих арендаторов с земли и поднимать арендную плату, король учредил но­вые суды, отличавшиеся от судов, действовавших на основании общего права. Эти суды начали ограничивать землевладельцев, следуя принци­пу, что «господин не может по своей воле и по своему желанию изменять

I6}enks. Op. cit. P. 33.

243

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

обычаи, характерные для земель, входящих в состав конкретного зем­левладения,., господа обязаны блюсти обычаи поместья и изначальные условия, на которых возникло землевладение»17. Даже и сами обычаи не признавались судьями, если казались им источником принуждения и произвола. Таким образом, общее право постепенно преобразовало пра­во копигольдного держания в право свободного держания, и копигольд-ное держание, так же как и свободное, стало формой собственности на землю, избавившись от характерного для него ранее принудительного труда18. Поэтому, когда Коук в начале XVII в. писал свой труд «Совершен­ный копигольдер», он с полным на то основанием мог сказать: «Теперь копигольдеры стоят на твердой почве, теперь они уже не испытывают на себе недовольства своего господина, они не дрожат при каждом не­ожиданном порыве ветра, они едят, пьют и спят в безопасности; теперь все, что от них требуется, — это проявлять заботу о собственной судьбе, тщательно выполняя все обязанности и работы, которые подразумевает их держание и приказывает обычай. Если господин чем-то недоволен, то до этого копигольдеру нет заботы, потому что он знает, что всегда будет защищен и не подвергнется никакой опасности, ибо если гнев хозяина возрастет настолько, что он пожелает изгнать копигольдера, то на этот случай закон снабдил его орудиями для защиты: он может обратиться в суд и возбудить против господина иск из противоправного причинения вреда. Само время оказалось весьма благосклонно к копигольдерам во многих отношениях»19.

Таким образом, суды общего права стали народными судами, за­щищающими не только свободных, но и зависимых арендаторов от их землевладельцев как в отношении собственности на землю, так и в от­ношении рентного соглашения. Поэтому в эпоху правления Елизаветы ее знаменитый секретарь и посол сэр Томас Смит описывал Англию как «общее благо» (res publica), а не как «людскую массу», которая служит инструментом воли одного человека. «Республикой, или общим бла­гом, — говорил Смит, — именуется общество, или же общее дело множе­ства свободных людей, собранных вместе и объединенных всеобщим со­гласием и договоренностями друг с другом, для сбережения самих себя в мире и в войне. Людская масса не может быть названа Республикой только в несобственном смысле слова, поскольку люди объединяются только на какое-то время и ради какого-то дела; когда же дело сделано, каждый, как и раньше, принимает решения отдельно от других. И если бы один человек имел то же, что некоторые из древних римлян (если

17 Holdsworth. Op. cit. Vol. 3. P. 178.

18 Ibid. P. 179.

19 Coke. Compleate Copy-holder. Sect. 9. 1641. Цит. по: Holdsworth. Op. cit. Vol. 3. P. 180.

244

VI. соглашение о ренте —феодализми потребительная ценность

написанное о них есть правда), а именно пять тысяч или десять тысяч невольников, коими он хорошо управляет; будь они поселены в одном городе или распределены по разным деревням, то это ни в коем случае не было бы Республикой, потому что у рабов нет ничего общего с их хозяином, и такое объединение обеспечивает только богатство господи­на, а не пользу для рабов или невольников... Раб или невольник — это, за исключением самой его жизни и его разума, как бы инструмент го­сподина, такой, как топор, пила, молоток или долото в руках плотника... И даже если один землевладелец обладает множеством таких людей и хорошо к ним относится, они не составляют Республики и не могут так называться. Ведь такое объединение имеет в виду личное богатство зем­левладельца, и между ним и всеми остальными нет ни сообщества, ни распределения, ни права, ни судебной защиты... По каковой причине, пусть даже у турок и иная система управления, но если турецкий госу­дарь (как о нем пишут) рассматривает всех своих подданных как рабов и невольников (и только себя и своих сыновей — как свободных людей), то можно усомниться, является ли турецкая система власти Республи­кой или Государством или же ее следует трактовать как просто владение неким одним лицом огромным числом рабов и невольников, не имею­щих никаких прав, закона и "общего блага", но только неограниченную волю господина и сеньора»20.

Сэр Томас Смит делит «Республику» сельскохозяйственной Англии на четыре класса, три из которых участвуют в жизни государства, а один — нет. Три участвующих класса — это «бароны, или сословие лордов», «ры­цари, эсквайры и простые джентльмены», которые «живут праздно, не занимаясь ручным трудом», и «йомены»21.

Йомены «вносят наибольший вклад в "общее благо", или, лучше ска­зать, больше труда тратят на служение ему, чем все остальные». Это «фермеры», «крестьяне при джентльменах», которые, возделывая землю, «обеспечивают и свое существование, и существование своих господ»22. Они «арендаторы у своих лордов», лучники и пехотинцы, превосходя­щие всадников, потому что во время войн короли Англии сражаются всегда в их рядах, а не среди всадников, показывая тем самым, «как мож­но догадаться, в чем, по их мнению, заключается их сила»23.

Наконец, «наше четвертое сословие, или класс», это те, кого древние римляне называли proletarii, т.е. есть лишенные земельной собствен-

20 Smith Th. De Republica Anglorum. 1567. Перепечатано в 1589 г. под заголовком: The Common-Wealth of England. 1906. P. 20, 21.

21 Ibid. P. 31. 22Ibid.P43. . , ,.

23 Ibid. P. 31-47. '

245

Джон Р. Коммонс. правовые основания капитализма

ности работники. Это «поденщики, нищие крестьяне», «низший и не­годный разряд людей», «торговцы или лавочники, у которых нет земли, копигольдеры и все ремесленники: портные, башмачники, плотники, ка­менотесы, каменщики, строители и т.д.». Они «не имеют ни голоса, ни власти в нашей Республике, и они недостойны того, чтобы управлять другими, но лишь того, чтобы ими управляли; однако совершенно пре­небрегать ими не следует»24.

Таким образом, во времена Елизаветы общее право, произошедшее из народных обычаев и утвержденное в той мере, в какой это показалось разумным королевским судьям, сформировало сельскохозяйственное «общее благо». Это произошло благодаря лишению баронов их частных судов и армий и их замене на королевские суды общего права, которые обеспечили фермеров собственностью и свободой посредством смены экономического базиса общества: от соглашений в терминах потреби­тельной ценности на соглашения в терминах меновой ценности.

24 Smith Th. De Republica Anglorum. 1567. Перепечатано в 1589 г. под заголовком: The Common-Wealth of England. 1906. Р. 46.

<< | >>
Источник: Коммонс Дж.Р.. Правовые основания капитализма.. 2011

Еще по теме VI. Соглашение о ренте — феодализм ипотребительная ценность:

  1. VII. Соглашение о цене капитализм и меновая ценность
  2. Стеклова О.Е. ЦЕННОСТИ-ЦЕЛИ И ЦЕННОСТИ-СРЕДСТВА КАК ФАКТОР ОРГАНИЗАЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ
  3. Разбитие феодализма в раннее средневековье
  4. Разложение феодализма 6 позднее гредневековье
  5. Глава I РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛИЗМА В КОРОЛЕВСТВЕ ФРАНКОВ
  6. Производительные силы феодализма.
  7. Г л а в а V РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛИЗМА В СЛАВЯНСКИХ СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
  8. Г л а в а V РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛИЗМА В СЛАВЯНСКИХ СТРАНАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
  9. § 1. Основные черты феодализма
  10. Дискуссионные проблемы политико-экономической характеристики феодализма.
  11. Ф.Я. ПОЛЯНСКИЙ. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАН/ ЭПОХА ФЕОДАЛИЗМА, 1954
  12. ра з д е л 3 О РЕНТЕ ТРУДОМ В ВЕНГРИИ
  13. § 6. Развитие феодализма в Польше
  14. РАЗДЕЛ II О РЕНТЕ РАЙОТОВ В ИНДИИ
  15. 1. ПОТРЕБИТЕЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ И МЕНОВАЯ ЦЕННОСТЬ
  16. РАЗДЕЛ IV О РЕНТЕ ТРУДОМ В ПОЛЬШЕ
  17. РАЗДЕЛ VI О РЕНТЕ ТРУДОМ В ГЕРМАНИИ
  18. § 7. Развитие феодализма и его этапы
- Бюджетная система - Внешнеэкономическая деятельность - Государственное регулирование экономики - Инновационная экономика - Институциональная экономика - Институциональная экономическая теория - Информационные системы в экономике - Информационные технологии в экономике - История мировой экономики - История экономических учений - Кризисная экономика - Логистика - Макроэкономика (учебник) - Математические методы и моделирование в экономике - Международные экономические отношения - Микроэкономика - Мировая экономика - Налоги и налолгообложение - Основы коммерческой деятельности - Отраслевая экономика - Оценочная деятельность - Планирование и контроль на предприятии - Политэкономия - Региональная и национальная экономика - Российская экономика - Системы технологий - Страхование - Товароведение - Торговое дело - Философия экономики - Финансовое планирование и прогнозирование - Ценообразование - Экономика зарубежных стран - Экономика и управление народным хозяйством - Экономика машиностроения - Экономика общественного сектора - Экономика отраслевых рынков - Экономика полезных ископаемых - Экономика предприятий - Экономика природных ресурсов - Экономика природопользования - Экономика сельского хозяйства - Экономика таможенного дел - Экономика транспорта - Экономика труда - Экономика туризма - Экономическая история - Экономическая публицистика - Экономическая социология - Экономическая статистика - Экономическая теория - Экономический анализ - Эффективность производства -