<<
>>

Цены и прибыль в эпоху торгового капитала.—Революция цен.

Образование цен в торгово-капиталистическую эпоху является отражением внепроизводственного положения капитала, его чисто внешнего отношения к тем хозяйственным системам, которые обслуживаются им, разнородности тех экономических укладов, из которых один с появлением торгового капитала развивается в области обмена, а другой медленно отмирает в области производства.

Эта разнородность—гетерогенность—есть в основных чертах разнородность феодализма и капитализма: системы, которую интересует в первую очередь производство и присвоение потребительных стоимостей, и системы, которая стремится на первом плане к увеличению стоимостей, к накоплению.

В типической форме деятельность торгового капитала выступает в тех случаях, когда его функции наиболее приближаются к чисто посредническим. Здесь он экономически связывает два общества, политически независимые и друг от друга, и от купцов. Следовательно, он оказывает на них исключительно экономическое давление^ вытекающее из полезности и необходимости его функций для господствующих групп в том и другом обществе. Если не осуществление таких отношений, то известное приближение к ним представляет торговля итальянцев в тот ранний период, когда им еще противостояла Византия и сильные арабские государства. Аналогичные отношения в соответствующий период ганзейской и голландской торговли обычно затушевываются тем обстоятельством, что одна из обслуживаемых этой торговлей сторон—итальянцы, испанцы—не сама производила продаваемые ею товары, а в огромной степени просто отнимала их у колониального населения.

В случаях этого рода торговый капитал является посредником между обществами, которые в основе сохраняют феодальный, натурально-хозяйственной строй, и для которых продажа части продуктов по их стоимости имеет второстепенное значение. При бавочный труд, извлеченный из зависимого населения в определенной потребительной форме, превышает потребности феодала,— и приезжий купец освобождает его от этих избытков.

С другой стороны, если за продукты, ненужные, избыточные в данный момент, предлагаются предметы, которые могут продлить жизнь (лечебные вещества) или повысить и расширить наслаждения феодала (предметы роскоши), то стремление обладать этими предметами выдвигается на первый план; а в каких именно пропорциях осуществляется обмен,—это уже не имеет такого существенного значения *)•

Еще одно обстоятельство—может быть, наиболее важное— действовало в том же направлении. По мере того, как обмен охватывает феодальное общество, в последнем складываются такие отношения, при которых прибавочный продукт «ничего не стоцт» в производственном смысле его присвоителю. Феодал превращается в простого получателя ренты, производственный процесс идет без каких бы то ни было трудовых затрат с его стороны, мирно- и даже военно-организаторские функции сваливаются им на миниетериа- лов, чиновников и другие новые профессиональные группы. Производственный процесс не требует также и каких бы то ни было материальных затрат с его стороны, так как эти затраты теперь производятся частью за счет развивающегося государства, частью, прямо силами & за средства зависимого населения. Прибавочный продукт, притекающий к феодалу, представляет совершенно безвозмездный дар его привилегий. У помещика, отрешающегося от производственного процесса, нет ни побуждений, ни возможности хотя бы приблизительно установить трудовую стоимость присвояемого продукта (или издержки его производства). На этой почве возникает и развивается одна отрицательная способность, которая с течением времени превращается в спе- цифически-сословную характеристику экономического существа феодала (или его продолжателей): полное неумение считать, а потом и сословное презрение к точным экономическим расчетам.

Все это приводит к одному результату: приезжий купец становится господином положения, он может диктовать цены.

Из этого следует, что для истолкования экономических отношений, как складывались они при господстве торгового капитала, монополия не дает достаточного объяснения.

Когда контрагентом торговца является мелкобуржуазный производитель или рабочий, которые вынуждены с величайшей расчетливостью расходовать стоимости, остающиеся на их долю после длительной затраты труда, тогда образованию монопольные цен ставится известный

!) Поскольку крестьянин продает избытки потребительного хозяйства, по отношению к нему все этн соображения сохраняю? свою силу. Самостоятельный крестьянин, лишь слабо, эпизодически связывающийся с рынком, продает, вообще говоря, „дешевле", чем, напр., капиталистический фермер. Так объясняется, между прочим, то явление, что во всякой стране, когда ее пронизывают меновые отношения, начинается более или менее быстрое повышение цен. Это обстоятельство сыграло некоторую роль и в „революции цен“ XVI века.

предел, за которым следует быстрое вымирание крестьян и ремесленников. Таким образом монополии могут собирать здесь обильную жатву не из году в год, не из поколения в поколение, а лишь при довольно исключительных обстоятельствах, повторяющихся через значительные промежутки времени. Так оно и было в рассматриваемую эпоху. На хлеботорговлю капитал набрасывался в неурожайные годы. Хотя монополисты находили тогда в голодающих массах такой обильный источник обогащения; который мог бы поспорить с рудниками Потози, однако не здесь лежала сфера обычной, повседневной деятельности торгового капитала, не здесь он мог создать постоянные монополии х).

Итак, вненроизводственное положение феодала, существование которого становится все более ненужным, излишним и, наконец, вредным для производственного процесса, внепроизвод- ственный характер его доходов и потребления с самого начала давали купцу возможность диктовать меновые пропорции. Позднейшие «искусственные» монополии стремились просто закрепить это «естественное» положение, вытекавшее из взаимоотношений феодального потребителя, с одной стороны, и накопляющего капиталиста—с другой. Восточного феодала нисколько не интересовало, что производство, напр., 1 тонны гвоздики, которую покупал у него европеец, стоило подданным в среднем 1.000 часов труда, и что производство 1 куска фландрского сукна, которое предлагал ему за гвоздику купец, обошлось вместе с издержками транспорта в 400 часов труда.

Гвоздика ему не нужна, сукно он, напротив, хочет приобрести,—и потому он не оказывал серьезного сопротивления требованиям купца. Меновой акт приобретал для него такой вид: 1 тонна гвоздики=1 куску сукна, или 1.000 часов труда=400 часов труда. Следовательно, из той тысячи часов прибавочного труда, которую присвоил восточный феодал в виде одной тонны гвоздики, у него удерживалось всего 400 часов в виде того сукна, в которое меновым актом превратилась гвоздика. Остальные 600 часов сделались собственностью купца и увеличили его товарный капитал, представлявший раньше 400 часов труда (1 кусок сукна), до размера в 1.000 часов труда (1 тонна гвоздики). Торговая прибыль от этого оборота выразилась для купца в 600 на 400, или в 150о/о. Его товарный капитал

1) Насколько прибыльна была хлебная торговля, монополизировавшаяся в надлежащие моменты некоторыми сюзеренами (напр., императором Фридрихом II Гоген- штауфеном по Средиземному морю) и купцами (напр., ганзейскими по Балтийскому морю), об атом можно судить по следующим данным. Цена хлеба в XIV—XV веке в соседние годы повышалась с 40 до 80 гульденов и даже с 2 до 50 шиллингов за ласт. Ганзейские купцы, покупая хлеб в Данциге по 36 марок, в Лондоне сбывали его по 70 марок. Гроссмейстер тевтонского ордена, скупив рожь в Данциге по 5 марок, здесь же сбывал ее англичанам и французам по 12 марок, т.-е. с прибылью в 140%. Неудивительно, что в Европе XIII—XIV века ни один неурожай не проходил без того, чтобы людоедство не делалось заурядным явлением. И так же неудивительно, при чрезвычайной прибыльности хлебной торговли, что в эпоху обостренной борьбы с магометанами их „смертельные враги",— не только христианские купцы, но и христианские сюзерены, — употребляли всевозможные усилия для того, чтобы арабы не оставались без хлеба.

увеличился в 2У2 раза: 600 часов ренты восточного феодала превратились в торговую прибыль европейского купца, присоединившуюся к его прежнему капиталу—к 400 часам.

Возвратившись в Европу, купец находил здесь такие же экономические отношения, и повторял торговые сделки, экономически не отличающиеся от азиатских.

Если мы для упрощения оставим в стороне издержки транспорта, то его европейские операции примут такой схематический вид: во Фландрии он покупает у местного феодала 1 кусок сукна и оплачивает его 1/5 тонны гвоздики. Для него получается сделка: 1/5 тонны гвозди- ки=1 куску сукна, т.-е. 200 часов труда=400 часам труда. Для феодала: 1 кусок еукна=Уб тонны гвоздики, или 400 часов тру- да=200 часам труда. 400 часов ренты, извлеченной фландрским феодалом, превратились в товарный капитал, при чем одни 200 часов представляют лишь новую форму (сукно), в которой теперь существует прежний товарный капитал купца (200 часов в гвоздике), а другие 200 часов являются чистым приращением, торговой прибылью в 200 на 200 часов, т.-е. в 100о/о.

Дело нисколько не изменяется, если мы предположим, что прямого обмена товарами не происходит, что он совершается при помощи денег: купец продает в Азии сукно за деньги, на эти деньги покупает гвоздику, везет ее в Европу, продает здесь за деньги и т. д. Если мы предположим, напр., что в рудниках 1 час труда в среднем дает 1 золотник серебра, равный 1 франку, то во всех предыдущих расчетах надо будет только подставить франки вместо часов,—и все остальное сохранится в прежнем виде.

Не изменится дело и в том случае, если вместо одного торгового посредника между Востоком и Западом мы предположим целый ряд посредников, связанных между собою как звенья одной цепи. Вся разница будет в том, что торговая прибыль, которая в нашем примере достается одному купцу, распределится между несколькими посредниками *).

1) Отношения обмениваемых стоимостей, взятые в тексте, как будет видно из приводимых ниже данных, преувеличенно благоприятны для феодала. Тонну гвоздики, равную 1.000 часам труда его подданных, он уступал в действительности не за 400 часов европейского труда, а за предмет, стоящий много меньше,—быть может, всего 100 часов труда. Первый покупатель перепродавал гвоздику следующему, допустим, за 300, тот перепродавал третьему за 400 и т. д. В таком случае перед нами был бы длительный процесс реализации той стоимости, которая присвоена в форме гвоздики восточным феодалом: каждый новый посредник реализовал бы из нее новую сотню часов.

Реализация заканчивается с последней, окончательной продажей гвоздики потребителю. Точно так лее движение сукна на Восток через цепь посредников будет постепенной реализацией стоимости, которую фландрский феодал извлек в виде сукна. Характерное подтверждение правильности тех объяснений высокой торговой прибыли, которые даны здесь, представляет следующее явление. При торговле промышленными продуктами Фландрии, Англии и т. д. купцы выручали значительно меньшую прибыль, чем при торговле деревенскими, земледельческими продуктами. Так, в XlV веке на вывозе английской шерсти они зарабатывали 75—90°/0, на вывозе сукна—10—-30%. Сукно было продуктом промышленности, сбросившей с себя феодальную зависимость; шерсть, поступавшая в торговлю, доставлялась вассальными крестьянами сеньерам разных ступеней, включительно до английского короля, крупнейшего шерстоторговца.

Идя по новому пути, мы опять подошли к прежней общей характеристике торгово-капиталистической эпохи: капитал здесь еще не создал самостоятельных методов извлечения прибавочной стоимости из работников. Он оперировал с тем прибавочным цро- дуктом и перераспределял тот прибавочный продукт, который уже был извлечен старыми, докапиталистическими способами эксплоатации, в первую очередь феодальным. Главные массы товарного капитала, обращавшиеся в рассматриваемую эпоху, особенно в ее ранний период, представляли до своего превращения в этот капитал ренту, феодальную форму дохода.

Рассмотренные сейчас отношения были действительно типичными для торгово-капиталистической эпохи. Основные черты их сохранялись в тех случаях, когда купец не был только торговым посредником,—когда он подчинял себе колониальное население и принимал непосредственное участие в выжимании из него прибавочного труда. В этих случаях он был просто преемником колониальных сеньеров или составлял дополнительную ступень в иерархии колониальных сеньеров. Он соединял в своем лице одновременно купца и сеньера. Колониальный продукт доставался ему так же дешево—почти без всяких издержек, простым нажимом эксплоататорского винта,—как и восточному или европейскому феодалу. Или, по меньшей мере, непосредственно трудовые затраты и денежные издержки, которые требовались от купца для присвоения чужого продукта, не шли ни в какое сравнение с той затратой труда, в какую продукт обошелся производителям.

Кем и в какой мере реализовалась та стоимость, которая заключалась в колониальном продукте, присвоенном таким купцом- колонизатором,—это в конечном счете определялось уровнем экономического развития метрополии, степенью экономической зрелости ее колониальной буржуазии. Так, в испанском авантюристе перевес над купцом брал сеньер с его неохотой и неумением считать,—и крупная доля стоимостей, извлекаемых из колоний, несомненно, переходила к нидерландским, немецким и айглийским купцам (и ростовщикам). Напротив, голландская, а впоследствии английская буржуазия умела удерживать у себя львиную доли? колониальной добычи: умела накоплять, увеличивать свои капиталы. В связи с этим крушение колониального могущества Испании было ее всесторонним экономическим упадком; напротив, голландская буржуазия—как итальянская в конце средних веков—по утрате колоний на долгое время сохранила видное положение в качестве мировой финансовой силы (торговля деньгами).

Вот некоторые цифры для характеристики прибылей, выручавшихся в оборотах колониальной торговли. В 1521 году была снаряжена первая португальская экспедиция на Молуккские острова. Здесь она «закупила» гвоздику по 2/з дуката, а, возвратившись в Европу, продала ев по 336 дукатов. Все издержки экспедиции составили 22.000 дукатов, выручка от нее—150.000 дукатов, прибыль —130.000 дукатов, т.-е. близко к 600о/о. В начале XVII века на тех же островах голландцы «покупали» гвоздику в среднем по 180 гульденов за 625 амстердамских фунтов, а продавали ее в Нидерландах по 1.200 гульденов. То же и с перцем. На Яве он приобретался по 21Д— 2V2 стювера за фунт (на Суматре по 4—6 пфеннигов), продавался в Голландии не дешевле 20 стюверов, т.-е. в 8—10 раз дороже (суматрский—в 60—80 раз). То же было и с другими пряностями, с сахаром, с чаем? появившимися в Европе с 1610 года, и т. д. Наивысшими—в 200—500 и больше процентов—оказывались прибыли в тех случаях, когда европейцы вполне подчиняли себе страну производства колониальных продуктов. Когда же им приходилось иметь дело с такой страной, как Китай, не утративший лолитической самостоятельности, барыши от отдельных оборотов опускались до юо—75о/о. Причины тому двоякого рода. Во-первых, азиатская эксплоатация по беспощадной жестокости не достигала уровня европейской эксплоатации: в общественных отношениях здесь еще сохранялась некоторая патриархальность, да и сеньерам приходилось соблюдать известную осторожность и бережность по отношению к подданным, которые жили бок-о-бок. Во-вторых, европейский купец получал здесь только часть той прибавочной стоимости, которая извлекалась азиатскими феодалами из зависимого населения.

Большие прибыли выручали и те посредники, которые связывали колонизатора с окончательным покупателем. Это видно из следующей таблицы. Первый столбец в ней означает цены, по которым обходились немецким купцам XIV—XV< столетия товары при покупке в Венеции (покупная цена плюс расходы по перевозке и пр.), второй столбец—продажные цены в Брюгге, и третий—прибыль в процентном отношении в покупной цене.

Перец . « . . Гвоздика . . . Мускатный орех Кардамон . . . Шафран . . . Цытварный корень 70—100 100 75—115 165—650 100—115 125—4001)

1) Эти отношения типичны для торгово-капиталистической эпохи и в том смысле, что пряности (и благовонные вещества) составляли одну из видных статей колониальной добычи (и колониального производства), уступавшую по притягательности, вероятно, только благородным металлам. Даже в XYII— ХУШ веке между европейскими державами ведутся жестокие колониальные войны из-за обладания странами производства пряностей. В Лиссабон уже в начале XVI века ввозилось до 7.000 тонн пряностей ежегодно, в том же столетии в Португалию ввозилось из Ост-Индии ежегодно до 2.000 тонн одного только перца. Относительное значение этих цифр будет ясно, если упомянуть, что вывоз шерсти из Англии, главной поставщицы этого продукта в средние века, к началу XIV столетия не превышал 31/2 тысяч тонн в год. Огромный спрос иа пряности и пр. бросает яркий свет яа бытовую сторону торгово-капиталистической эпохи. Во-первых, вопреки ходячим представлениям, в старину люди, по сравнению с современной заболеваемостью соответствующих социальных категорий, болели никак не меньше, чем теперь (нерациональное устройство жилищ, отопления и пр.). Нервные и психические расстройства, зачастую массового характера, — особенно в эпохи ломки феодальных отношений,—были тоже заурядным явлением. Многие колониальные продукты—даже

Курс политической экономии, т. II, в. 1. 5 Работорговля доставляла такие же высокие прибыли: не ниже 60% от каждого оборота, по большей части 150—200%. Дело это было настолько доходное и коммерчески-надежное, что Англия важнейшим из своих приобретений по утрехтскому миру (1713 г.) «читала предоставленное ей право ввозить негров в испанские колонии.

Несмотря на повышение первоначальных покупных цен работорговцами, плантаторы, окончательные потребители негров, делали не менее блестящие обороты. Так, на рубеже XVIII и XIX века чистый барыш, доставляемый одним рабом в течение года, определялся на сахарных и кофейных плантациях 30 фун. стерлингов (т.-е. около зоо руб.), при возделывании хлопчатника 25 ф. ст., риса 20 ф. ст., табаку и хлеба 15 ф. ст. При существовавших тогда средних ценах на рабов, раб вдвагода окупал все издержки по его приобретению. Средняя ежегодная прибыль от плантаторского хозяйства по самым осторожным, сильно преуменьшенным оценкам составляла около 25%.

•? *

А

Прибыль от одного торгового оборота не дает еще представления об уровне чистой годовой прибыли, об энергии возрастания капитала, о быстроте его накопления. Здесь приобретают существенное значение первоначальная величина капитала, среднее число оборотов в году, способ распределения общей прибыли между участниками торгового предприятия, издержки торговли.

Все, что известно об отношениях торгово-капиталистической эпохи, заставляет проводить решительное различие между двумя основными группами деятелей торговли. Одна из них начинает функционировать в сфере обмена, обладая состояними скромной величины. Она обслуживает преимущественно внутреннюю торговлю. Члены этой группы по размерам своих оборотов—розничные торговцы. По общему складу своей деятельности они не отличаются от ремесленников в сфере промышленности. Они обычно выступают организованными в особые профессиональные корпорации,—в тач называемые гильдии, во всех отношениях аналогичные ремесленным цехам. Типичная схема оборотов этих торговцев такова: в городе А покупаются местные товары на 50руб. Таможенные пошлины, издержки транспорта, существование са-

вахар, кофе, чай—первоначально ввозились преимущественно как медикаменты. Во» вторых, искусство сохранять и консервировать съестные припасы стояло на очень низкой ступени развития. На чрезвычайных пиршествах поедалось мясо свеже-убитого екота,—в обыденное время приходилось питаться испорченным мясом, совершенно несъедобным без острых приправ. В-третьих, внешняя роскошь мирилась с поражающей грязью и неопрятностью. Даже в XVII веке шелковые, шитые золотом камзолы великолепных французских маркизов зачастую прикрывали белье, не сменявшееся целыми месяцами, под роскошными напудренными париками скрывались кучи маразитов, пудра накладывалась на лицо, неомывавшееся неделями, и т. д. Для дворянина, который хотел вращаться в светском обществе, всевозможные искусственные благовония были не роскошью, а предметом самой первой необходимости. мого торговца при перевозке товаров в город В, где они продаются за 75 руб., составляют 25 руб. Следовательно, хотя каждый оборот приносит 50%, торговец подобно ремесленнику, работает из-за одного прокормления. Его состояние не накопляется, оно не является капиталом в строгом значении этого слова: оно служит такому торговцу не столько средством присваивать чужой труд, сколько средством целесообразно затрачивать свой собственный ТРУД-

Такой же характер носила и морская торговля, поскольку #на,—напр., вывоз шерсти из средневековой Англии,—организовалась на паевых началах, при чем каждый пайщик участвовал в общем предприятии отчасти своим маленьким состоянием, но больше всего—своим личным трудом. Часто организация таких предприятий была смешанная; тогда львиная доля доходов от экспедиции доставалась капиталисту, который, не участвуя в деле личным трудом, участвовал своим капиталом. Мелкие торговцы ремесленного типа работали здесь почти из-за одного пропитания.

Конечно, исключительная удача переводила некоторых представителей этой группы в следующую, которая вела свои обороты в более или менее крупном масштабе. Можно думать, что в эпохи, когда старые экономические отношения рушились, а новые еще не установились, когда значение личной инициативы и предприимчивости еще не отступило на второй план перед значением крупного капитала, случаи такой удачи, такого накопления капиталов «из ничего» были несравненно многочисленнее, чем в позднейшее время 11).

Тем не менее остается бесспорным, что торговля приобрела капиталистический характер прежде всего у другой группы торговцев, которая обращалась к ней с крупными состояниями. История этой группы есть история развития сеньериальных элементов из случайных, эпизодических купцов в постоянных профессиона- лов-купцов. Эта торговля—оптовая по преимуществу. Арена ев деятельности главным образом—широкое море, в новое время— океан и заокеанские колонии. Это—аристократия торгового класса, влиятельнейшая общественная сила, которая умела подчинять себе государственный аппарат, возводить и низвергать императоров и королей. Это—основное ядро, около которого впоследствии откристаллизовывалось так называемое «третье сословие», пришедшее на смену двум господствующим сословиям средневековья—феодалам и духовенству.

Определение действительного уровня торговой прибыли, извлекавшейся членами этой группы, представляет величайшие трудности. Стремление преуменьшать ее размеры, относить зна-

*) Это явление еще в первой половине XIX века наблюдалось в России,— в сфере промышленности, в эпоху перехода ее к крупно-капиталистическим формам. 3 о м б а р т, усиленно настаивая на невозможности развития капиталистических купцов иэ торговцев ремесленного типа, несомненно, упустил из виду особое значение переходных эпох. Штридеру удалось показать, что такие случаи были очень нередки.

чительную долю ее—напр., личные расходы участников предприятия—на статью торговых расходов, погашения и пр., играло еще ббльшую роль, чем в настоящее время, когда высокодоходные предприятия иногда фигурируют в отчетах как бездоходные или даже дефицитные. К этому присоединялась неразвитость бухгалтерии: последняя не только должна была запутывать посторонних, как в некоторых современных предприятиях, но спутывала и обманывала самого владельца. Притом крупная доля торговой прибыли утекала на сторону. Напр., в новое время торговые дома были вынуждены уступать львиную долю своей добычи,—не менее у5, обычно более половины—суверенам, владельцам заморских колоний.

Таким образом те цифры прибыли, которые дошли до нас, следует рассматривать как минимальные цифры, как остатки, получившиеся после всех возможных и невозможных вычетов. Для крупных торговых домов даже эти сведенные к низшему уровню цифры были не малы. Так, для крупнейших итальянских фирм первой половины XIV, века они определяются в 10—20о/о, и приблизительно в такую же величину—для южно-германских торговых домов XV—XVI века.

Любопытный свет на отношения в позднейший период торговокапиталистической эпохи и на их эволюцию бросает история торговых прибылей ост - индских компаний — голландской и английской. Для первой из них груз каждого флота, прибывавшего из Ост-Индии, приносил в XvII веке чистую прибыль от 100 до 250о/о, во второй половине XVIII века—от 40 до 150о/о. Издержки «управления» колониями: содержание чиновников, устройство крепостей, наем и продовольствие солдат и матросов из Европы *), подкупы влиятельных лиц, поглощали огромную долю прибылей, выручавшихся от торговых операций. По мере того, как разрастался аппарат управления, из простого исполнительного механизма он развивался в самостоятельную силу, которая вырывалась из-под контроля компании и проникалась самодовлеющей жизнью. Началась и с угрожающей быстротой стала расти «утечка» прибылей компании по незримым каналам. Чиновники за спиною компании и под охраной ее флота и армии развивали всевозможные торговые операции за свой собственный счет. Некоторым показателем их успешности могут служить сце- дующие цифры. Агенты компании с одного только острова Явы перевели в Нидерланды денег на свой счет: в 1705 году 274.0

гульденов, в 1746 году уже 1.210.000 гульденов и в 1764 году-1.334.000 гульденов (гульден—около 80 коп.).

Следовательно, дивиденды, уплачивавшиеся компанией, представляли только небольшой, а впоследствии и ничтожный оста ток нз тех торговых прибылей, которые извлекались компанией и под ее ферулой в Индии. Самый крупный дивиденд, 75о/о, получили акционеры в начале деятельности компании. Потом он падает и составляет в среднем выводе для XVII столетия около 20 о/о ежегодно, только в исключительные годы поднимаясь выше 30—35о/о. Стремительное понижение прибылей началось в XVIII веке. Уже к 1730 году цифра расходов за все время существования компании на 1% миллионов гульденов превысила цифру ее доходов за то же время. Тем не менее компания продолжала уплачивать акционерам ежегодно в среднем по 17 °/о дивиденда. Этот эффект достигался бухгалтерскими приемами и, при полном отсутствии прибылей, производился за счет капитала компании. Полное банкротство некоторое время отсрочивалось крупными займами, которые опять-таки поглощались издержками управления и уплатою фиктивных прибылей. Но это давало лишь временную отсрочку,—и в 1798 году все имущество и владения компании перешли к Голландии. Голландия же взяла на себя и все ее обязательства, т.-е. расплату за ее грабительское хозяйничанье которое обогащало главных воротил компании.

Было бы наивно утверждать, как делают некоторые историки, будто все хозяйничанье компании представляло в общем итоге сплошной минус, сплошной дефицит. Оно действительно оказалось таким для тех сотен рядовых акционеров, которые отдали компании свои мелкие и средние капиталы. Но эти капиталы исчезли бесследно только для них. Крупная их доля перешла к чиновникам компании, к политическим дельцам, к поставщикам компании, к членам комитета семнадцати, которые умели захватывать львиную долю колониальной добычи и в то же время приманкой этой добычи привлекать к себе европейские капиталы. Банкротство компании не было их банкротством:. Оно служило только симптомом, что они достигли всего, чего могли достигнуть такими методами накопления, построенными на откровенном разграблении колоний и на экспроприации второстепенных капиталистов-соотечественников.

Английская ост-индская компания, поглотившая самостоятельные товарищества купцов, оперировавших в Индии, повторила историю голландской компании. В конце XVII века она только еще добивалась монопольного положения в Индии, и угрозы отнять у нее привилегии служили министрам и членам парламента надежным средством для того, чтобы получать свою долю от прибылей ее предприятий. До 1688 года она затрачивала на подкупы влиятельных лиц в среднем до 1.200 фунтов стерлингов ежегодно (1 фунт стерл.—около Ю руб.), а с 1693 года эта цифра повысилась уже до 80.000 ф. стерл. Из этой суммы на долю короля Вильгельма III, импортированного из буржуазной Голландии, пришлось 10.000 ф. стерл. Десятки тысяч затрачивались ежегодно и на подкуп индийских князьков. Сотни тысяч поглощались бесконечными войнами в колониях, содержанием сильных гарнизонов в «замиренных» частях, огромной армией чиновников. И последствия были те же, как для Голландии.

Прибили, достигавшие в первые годы 100 и даже 150%, быстро понизились и сменились со второй половины XVIII века убытками; их долго удавалось замаскировывать займами под предлогом упрочения и расширения дела, государственными субсидиями и т. д. Все &то отсрочило окончательную ликвидацию дел компании до 1834 года х).

*

*

Методы европейского хозяйничанья в колониях, и прежде всего способ извлечения из них благородных металлов, быстро отразились на состоянии цен в Старом Свете: цены повсюду повысились, или, другими словами, покупательная сила денежного материала упала. Размеры и темп этого понижения покупательной силы денег видны из следующей таблицы (данные относятся в Эльзасу).

Периоды. Количество хлеба. Количество средств

существования вообще.

1871—75 100 100

1501—20 716 668

1521—14 539 548

1545—60 411 453

1561—80 245 323

1581—1600 193 284

1601—20 - 227 278

1681—1700 208 230

1761—80 219 250

1781—1800 -165 184

Способ составления этой таблицы таков. Те количества хлеба, которые можно было купить в 18.71—75 годах XIX века на определенное весовое количество золота (или серебра), принимаются за 100. Если это будет напр., 100 фунтов, то окажется, что в 1501—20 годах за такое же количество денежного материала можно было купить 716 фун., в 1521—44 гг.—539 фун., а в 1581— 1600 гг. уже всего 193 ф.: покупательная сила денег, остававшаяся почти неизменной или даже повышавшаяся вплоть до XV века, в одно XVI столетие упала почти в 4 раза, или, другими словами, цена хлеба во столько же раз повысилась. Третий вертикальный ряд таблицы отличается от предыдущего только тем, что здесь взяты количества не одного хлеба, а суммы различных средств существования—хлеба, мяса, сукна и т. д.,—входящих сюда в изменяющихся количествах, но в неизменных пропорциях.

Приведем еще некоторые данные для ближайшего выяснения этого явления, которое по справедливости называется «революцией цен». В различных частях Франции хлеб вздорожал в течение двух столетий с начала XVI века на 250—500о/о. Цена железа повысилась в Англии до конца XVI века на 80о/о, цена железных изделий—на 12о/о. Шерсть за тот же промежуток времени вздорожала в Англии на 38о/о, сукно всего на 6о/о; во Франции средние цены шерсти в 1576—1600 годах превышали их средний уровень для 1451—1500 гг. на 86о/о, цены же сукна—всего на 29%.

Из этого следует, что революция цен распространилась на промышленные изделия в меньшей степени, чем на сельскохозяйственные продукты вообще и на тот сырой материал в частности, из которого производятся промышленные продукты.

Еще слабее повышение цен коснулось колониальных продуктов. Оно наблюдалось лишь до конца XVI века, с этого же времени сменилось обратным движением. К концу XVII столетия цены различных пряностей лишь на Ю—30«/о превышали уровень цен в начале Xvl столетия. В XVIII веке началось быстрое понижение цен, которое скоро сделало колониальные продукты доступными сравнительно широким слоям населения.

Все эти уклонения от общего движения цен в XVI—XVIII веках совершенно понятны. Бблыпая часть причин, которые, с расширением колониального хозяйства европейцев, приводили к понижению стоимости благородных металлов (к понижению их покупательной силы), отражалась и на меновой стоимости колониальных продуктов. С другой стороны, добравшись до самых мест производства, монопольные компании встретили поразительное изобилие этих продуктов и оказались бессильными полностью использовать свое монопольное положение. Тщетны были все меры, которые предпринимали они: истребление значительной части сбора гвоздики, корицы и пр., полное искоренение на некоторых островах всех пряных деревьев и т. д. *). На Европу хлынула растущая волна колониальных товаров. Контрабанда довершила крушение монополий. Относительно слабое повышение, а потом и понижение цен было здесь симптомом того, что монопольные цены средневековой торговли уступают место ценам, складывающимся при свободной конкуренции.

Повышение цен промышленных изделий с конца XVI века, несомненно тормозилось увеличением производительности труда, в сфере промышленности: начинало оказывать свое действие мануфактурное разделение труда. Но для всего XVI века, когда цены продуктов промышленности повышались особенно медленно по сравнению с общим движением цен, это объяснение недостаточно. Здесь должны были действовать какие-то другие причины. Их нетрудно открыть, если вспомнить те изменения, которые совершались в области ремесленно-организованного производства на исходе средних веков. Замедленный темп повышения цен на промышленные изделия,—следовательно, относительное понижение этих цен,—является симптомом того, что ремесленник утрачивает на рынке свое монопольное положение и лишается возможности диктовать цены: ремесло в сфере промышленности перестает быть господствующей формой хозяйства.

Что касается общего явления—всеобщего повышения цен, то историки, а также и некоторые экономисты, до сих пор довольствуются самым банальным его объяснением. Все предлагающиеся на рынке товары, говорят они, продаются, за деньги, находящиеся на том же рынке. Чем меньше денег, тем ниже товарные цены. Чем больше поступает денег на рынок, тем быстрее повышаются товарные цены. В новое время на рынок выбрасывается растущая масса благородных металлов, и все цены увеличиваются за одно столетие на 400—500о/о.

Несостоятельность таких объяснений очевидна. Колебания рыночного спроса и предложения могли бы объяснить лишь временное, краткосрочное изменение цен. Если бы причины всеобщего повышения цен были таковы, как утверждает это объяснение, революция цен означала бы, что благородных металлов производится слишком много, что наступило их перепроизводство, что производство их стало убыточным по сравнению с другими отраслями производства. Тогда было бы необъяснимой загадкой, почему золото- и сереброискатели не забрасывают своих отраслей производства и не обращаются к другим сферам, спрос на продукты которых так постоянно растет; почему на Европу движется поток благородных металлов, растущий из столетия в столетие, и почему цены, стремительно повысившись в XVI веке,, в особенности в первые шесть десятилетий этого века, продолжают, хотя и замедленным темпом, увеличиваться и в XVII и в XVIII и даже в XIX веке (см. таблицу, на стр. 70, где за 100—наименьшую цифру—приняты цены 1871—75 гг.).

Ответ на все эти вопросы может быть только один. Пусть первоначальный толчок революции цен дало резкое повышение предложения благородных металлов. Закрепить повышение цен, превратить его в длительную тенденцию их движения могли только перемены в условиях производства (или добывания) благородных металлов,—такие перемены, которые уменьшали не только их меновую стоимость, как говорит о том теория спроса и предложения (так называемая «количественная теория денег»), но понижали и их стоимость, т.-е. то количество труда, ко торое требуется на добывание определенной весовой единицы золота или серебра.

Так оно и было в действительности. С начала XV века, португальцы добрались до богатых африканских месторождений благородных металлов, и с того же времени в Европе началось повышение цен. Но все африканские месторождения были оставлены далеко позади американскими, разработка которых началась в XVI веке. Здесь европейцы открыли прииски, замечательные или по относительному содержанию благородных металлов, или по своей мощности. И в том, и в другом случае труд па добыванию благородных металлов до чрезвычайности сокращался. Уже в начале XIX века А. Гумбольдт отметил, что в одном из рудников Мексики для добывания известного количества, серебра требовалось в одиннадцать раз меньше горнорабочих, чем в Гиммельсфюрсте, богатейшем руднике Саксонии. В том же направлении действовало усовершенствование методов извлечения металлов из россыпей и руд. Очень крупное значение имело, напр., открытое в половине XVI века амальгамирование (обработка серебряных руд посредством ртути, заменившая выплавку), которое облегчает, или только и делает возможным добивание серебра в бедных топливом местностях. Позже развитие машинной техники позволило разрабатывать рудники, недоступные при всем богатстве их содержания для средневековых золотоискателей. Вообще с нового времени начинается тот прогресс в методах добывания благородных металлов, который привел к тому, что, напр., уже к концу XVIII века разработка россыпей считалась выгодной, если они давали золота до 2/з золотника на юо пудов песка *).

Таким образом открытие доступа к богатым месторождениям и технические усовершенствования совместно действовали в том: направлении, чтобы понижать стоимость благородных металлов, уменьшать их покупательную силу, вызывать всеобщее понижение цен. Так как цены вообще перестраиваются сравнительно медленно и лишь через значительные промежутки времени приходят в соответствие с изменяющейся стоимостью денег, то можно предполагать нечто, прямо обратное количественной теории денег: исходя при покупках из существующего уровня цен, соответствующего старой, высокой стоимости денег золото- и серебро- искатели скорее выигрывали, чем проигрывали от быстрого развития производства этих металлов. Да иначе и трудно было бы объяснить, почему притягательная сила этих отраслей производства не только не уменьшалась, но все более возрастала 2).

Однако было еще обстоятельство, которое чрезвычайно быстр» понижало меновую стоимость благородных металлов. Благодаря ему на долго возрастающей производительности горного дела оставалось только закрепление повышающихся цен и превращение их из временного, случайного явления в длительную тенденцию экономического развития. В период первоначального расширения колоний и их экстенсивного использования европейцами благородные металлы не производились европейцами, а добывались, отбирались тем спосообм, который представляет величайшее родство с грабежом. Размеры добычи здесь не стоят ни в каком соответствии с трудовыми затратами или с денежными издержками колонизатора и вообще во много раз превышают дойычу действительного золотоискателя. Конквистадор-неудачник погибал,—конквистадору-удачнику груды золота и серебра доставались даром, почти «ничего не стоили». С другой стороны, следует вспомнить, что в инициаторе великих открытий над типом купца, работающего для накопления, с самого начала брал перевес тип сеньера, для которого в центре всех интересов стоит потребление. С деньгами, которые доставались ему так дешево, он и расставался! с большой легкостью. Потребление колонизаторов этой эпохи характеризуется всеми чертами праздного, незаработанного потребления в самом решительном значении этих слов. «Бешеные» деньги расшвыривались вне всякого соответствия с действительной стоимостью приобретаемых предметов. Развивалась та праздная расточительность, та беструдовая роскошь, слабое представление о которых дает потребление миллионов, которые «зарабатывались» в дореволюционной России при получении железнодорожных концессий, при постройке Дальнего и укреплений Порт-Артура, при усилении флота, при сдаче военных заказов, при операциях с продовольственным хлебом и в особенности при обслуживании нужд последней войны.

При том огромном значении, которое имели для сравнительно маленькой Европы колоссальные богатства, награбленные во всех частях света, острый характер революции цен, начавшейся в XVI веке, не требует дальнейших объяснений.

в России в 1905—6 годах, представляет мировое явление. Повидимому, оно вытекает, между прочим, из понижения стоимости драгоценных металлов (особенно золота), вызванного открытием богатейших приисков и усовершенствованием методов их разработки. Но это, конечно, только одна из причин новейшей революции цеи, до чрезвычайности обострившейся во время недавней войны. 1.

<< | >>
Источник: А. БОГДАНОВ и И. СТЕПАНОВ. КУРС ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. ТОМ ВТОРОЙ, ВЫПУСК ПЕРВЫЙ. ЭПОХА ТОРГОВОГО КАПИТАЛА. 1926

Еще по теме Цены и прибыль в эпоху торгового капитала.—Революция цен.:

  1. А. Торговый капитал и торговая прибыль
  2. ИНСТИТУТЫ И ТОРГОВАЯ ЭКСПАНСИЯ В ЭПОХУ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
  3. СИСТЕМА ЦЕН В ЭКОНОМИКЕ. ОПТОВЫЕ И РОЗНИЧНЫЕ ЦЕНЫ. ТАРИФЫ. РЕГУЛИРУЕМЫЕ И СВОБОДНЫЕ ЦЕНЫ
  4. Экономическое развитие в эпоху торгового капитализма (1500-1820 гг.)
  5. Из истории денег РЕВОЛЮЦИЯ ЦЕН В 16 СТОЛЕТИИ
  6. ТОРГОВАЯ ЭКСПАНСИЯ В ЭПОХУ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ПОДЪЕМ ЗАПАДА: ПРОИСХОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИКИ
  7. § 2. Вследствие отставания некоторых цен в приспособлении к общему движению цен другие цены должны опережать общее движение
  8. Глава 8 ТОРГОВЫЙ КАПИТАЛ, ССУДНЫЙ КАПИТАЛ, ПРОЦЕНТ, КРЕДИТ
  9. 1. Торговый капитал как обособившаяся часть промышленного капитала
  10. ПРИБЫЛЬ В СОСТАВЕ ЦЕНЫ
  11. 3. НОВАЯ РОЛЬ БАНКОВ В ЭПОХУ ИМПЕРИАЛИЗМА И ОБЩЕГО КРИЗИСА КАПИТАЛИЗМА. ФИНАНСОВЫЙ КАПИТАЛ И ФИНАНСОВАЯ ОЛИГАРХИЯ
  12. Прибыль от роста цен на акции
  13. 3.3.1. Уровень цен и исчисление средней цены
  14. 6.4. Роль цены в условиях рынка. Система цен
  15. СРЕДНИЕ ЦЕНЫ И ОБОБЩАЮЩИЙ УРОВЕНЬ ЦЕН
- Бюджетная система - Внешнеэкономическая деятельность - Государственное регулирование экономики - Инновационная экономика - Институциональная экономика - Институциональная экономическая теория - Информационные системы в экономике - Информационные технологии в экономике - История мировой экономики - История экономических учений - Кризисная экономика - Логистика - Макроэкономика (учебник) - Математические методы и моделирование в экономике - Международные экономические отношения - Микроэкономика - Мировая экономика - Налоги и налолгообложение - Основы коммерческой деятельности - Отраслевая экономика - Оценочная деятельность - Планирование и контроль на предприятии - Политэкономия - Региональная и национальная экономика - Российская экономика - Системы технологий - Страхование - Товароведение - Торговое дело - Философия экономики - Финансовое планирование и прогнозирование - Ценообразование - Экономика зарубежных стран - Экономика и управление народным хозяйством - Экономика машиностроения - Экономика общественного сектора - Экономика отраслевых рынков - Экономика полезных ископаемых - Экономика предприятий - Экономика природных ресурсов - Экономика природопользования - Экономика сельского хозяйства - Экономика таможенного дел - Экономика транспорта - Экономика труда - Экономика туризма - Экономическая история - Экономическая публицистика - Экономическая социология - Экономическая статистика - Экономическая теория - Экономический анализ - Эффективность производства -