Особую роль ценностная компонента играет в концепциях, которые выше были названы «большими теориями», т. е. теориях, обобщающих масштабные и, как правило, уникальные исторические процессы. Предметная область «больших» теорий — экономика как целое и долгосрочные траектории ее эволюции. Их функция — интерпретация и оценка фактов и явлений, особенно новых, характеризующих долгосрочные тенденции развития экономической системы. В этом смысле «большие» теории — это не «чистая» наука. Это теория, привязанная к историческим реалиям. По выражению Джона Хикса, «экономическая наука находится на границе науки и на границе истории»54. В социально-экономическом познании, в отличие от естественно-научного, существенное значение имеют единичные и даже уникальные явления и процессы. При изучении этих явлений стандартные методы анализа, опирающиеся на формально-логические обобщения, не подходят. На роль и специфику познания таких явлений обращали внимание экономисты разных научных направлений. Так, лидер поздней исторической школы А. Шпитгоф ратовал за «гештальт-теории», методолог Б. Уорд — за «систематические истории», лидер неоавстрийской школы Ф. Хайек и традиционные институционалисты Ч. Уилбер и Р. Харрисон — за «структурные модели», эволюционисты Р. Нельсон и С. Уинтер — за «оценочные теории». В каждом случае речь шла об определенных схемах описания, способных фиксировать значимые признаки сложных социальных явлений (объектов) или процессов (ситуаций), т. е. об определенной типологической характеристике этих явлений и процессов. Фактически это были новые вариации на тему, впервые поднятую Максом Вебером. Согласно М. Веберу, обществоведам приходится пользоваться особым видом научных понятий, которые он назвал «идеальными типами». Это понятия, которые специально конструируются исследователем на основе наблюдений изучаемого объекта и служат внутренне согласованной «интерпретативной схемой» для осмысления такого объекта в его конкретности38. «Большие» теории правомерно рассматривать в качестве специфического слоя знания, связанного с разработкой типологий социально-экономических систем и моделей типологически однородных экономических ситуаций. Такие концептуальные структуры способны интегрировать целые комплексы базовых экономических закономерностей, облегчая прикладные разработки по диагностике конкретных экономических систем и хозяйственных ситуаций, а также институциональному дизайну. Научная ценность типологий и моделей данного класса во многом зависит от способности исследователей выделить наиболее устойчивые и в то же время практически значимые признаки соответствующих объектов. В этом свете заслуживают переосмысления наиболее известные из «больших» теорий прошлого — системы Смита, Рикардо и Маркса, или такие более локальные по объекту концепции, как теория крестьянского хозяйства А.В. Чаянова. Сила этих систем в том, что они давали целостную картину важных общественных процессов и потому приобретали мировоззренческое значение, давали жизненные ориентиры целым нациям и общественным классам. Однако на определенном этапе такие теоретические системы стали отождествляться с экономической наукой как таковой, и в этом качестве были заслуженно подвергнуты критике. Историческая школа продемонстрировала ограниченность подобного представления: «смитианство» могло служить социально-политической доктриной для Англии, но оказалось непригодным в Германии. Идеально-типическая «большая» теория может и должна быть объективной, но ее объективность относительна. Она предполагает объективный анализ фактов, организованных вокруг априорно принятой гипотезы о структуре и логике развития социально-экономической системы — гипотезы, выбор которой неизбежно обусловлен ценностными установками и социальными интересами. Предметная область «больших теорий» обычно распадается на множество частных процессов, многие из которых могут воспроизводиться в разных исторических контекстах, характеризоваться определенной устойчивостью признаков и обобщаться соответствующими частными теориями. Специфическая задача «большой теории» — осмыслить совокупное действие таких частных процессов, разграничить ведущие и сопутствующие тенденции, главные и второстепенные факторы развития экономики и общества в конкретных исторических условиях. Такая задача, как правило, не имеет единственного «объективного» решения. Первым крупным мыслителем, который попытался осмыслить эту ситуацию, был, по-видимому, Карл Маркс. Он не только ограничил степень общности политико- экономических истин условиями отдельных общественно-экономических формаций, о чем шла речь выше (см. разд. 4.2.), но и настаивал, как известно, на классовом подходе в политической экономии. Это предполагало возможность различных интерпретаций одной и той же реальности, в зависимости от классовой заинтересованности в том или ином вероятном сценарии развития событий. Фактически речь шла об определенном принципе интеграции и интерпретации частных положений политической экономии, или иными словами, о способе рационализации того, что у Милля — и позже у Маршалла — оставлялось на произвол «здравого смысла». Правда, у Маркса это сближение базировалось на предпосылке линейности исторического развития, в результате чего интерпретации конкретных ситуаций сводились к выбору между прогрессивным, т. е. тем, что содействует движению вперед к более совершенному типу общества; и консервативным и даже реакционным — тем, что противодействует такому движению. Такой подход вносил в доктрину Маркса известное противоречие, ибо плохо согласовался с другим важным положением о том, что люди сами «творят свою историю»55. Но в данном случае важно зафиксировать уже сам факт, что классовый подход был своеобразной попыткой осмысления статуса политической экономии как «большой теории». Речь шла о знании, которое не просто описывает действительность, но и служит основой преобразования ее на практике. С более широких позиций эта проблема разрабатывалась в рамках неокантианской концепции наук о культуре, в частности в работах Г. Риккерта. Отправным пунктом рассуждений Риккерта служил факт невозможности для человеческого разума познать реальность в ее полноте и конкретности. Всякое человеческое знание строится поэтому на абстрагировании и в этом смысле избирательно. Этот вывод позволил Риккерту сделать важное разграничение между двумя принципами отбора эмпирических данных при образовании научных понятий и, соответственно, между двумя способами представления действительности в знании. Один принцип — это формирование понятий на основе общих признаков, характеризующих соответствующий класс явлений (при абстрагировании от признаков, характеризующих их индивидуальные особенности). Другой принцип — фокусировка внимания, напротив, на тех признаках конкретного явления, которые определяют его специфику, уникальность. В соответствии с первым принципом образуются общие понятия, в соответствии со вторым — индивидуальные. Разграничение методов «образования понятий» получило продолжение в делении наук на две группы: науки о природе, базирующиеся преимущественно на общих понятиях, и науки о культуре, где главную роль играют индивидуальные понятия. Эта разделительная черта фиксирует лишь общую тенденцию и не влечет, по Риккерту, запрета на использование какого-либо из методов образования понятий в любой науке. Среди наук о культуре он выделял промежуточные случаи, относя к ним и политическую экономию. В таких науках неосновной способ образования понятий играет относительно большую роль, прежде всего в силу важности в экономической жизни массовых явлений56. Главное в классификации наук Риккерта было то, что она предполагала радикальное переосмысление статуса и структуры социально-научного знания. Если еще раз воспользоваться терминологией Милля, то можно сказать, что «науку» и «искусство» в иерархии социального знания Риккерт поменял местами. Он не просто объявил «искусство» частью «науки», но и фактически придал ему статус науки (во всяком случае, сделал важный шаг в этом направлении) тем, что обосновал правомерность его специфического метода и, более того, его приоритет в рамках этой вновь конституируемой социальной науки. Второй ключевой момент в концепции Риккерта — критерий отбора признаков в процессе образования индивидуальных понятий. Этот критерий стали называть «принципом соотнесения с ценностью», т. е. отбором элементов эмпирической реальности, обладающих общекультурной ценностью для членов общества, к которому принадлежат и его исследователи. Говоря проще, Риккерт искал общее основание для «объективной», т. е. не произвольной и не связанной с особенностями индивидуального восприятия, оценки общественных явлений и исторических ситуаций и находил его в сформированных культурой ценностных установках. Критерием объективности такого отбора в этом случае служил консенсус специалистов. Стоит отметить, что функционально (но не по содержанию) критерий «соотнесения с ценностью» вполне аналогичен критерию «классового интереса» у Маркса. Правда, в отличие от Маркса, у которого такой критерий был внешним по отношению к науке, у Риккерта он стал внутренним элементом научной процедуры как таковой. Маркс оставлял выбор между экономическими системами и соответствующими готовыми теориями на долю практического разума (т. е. самим агентам социального действия), тогда как Риккерт предложил усилия теоретического и практического разума в социальном познании (иначе говоря, в поиске культурно обусловленного знания) объединить. Причем в этой комбинированной когнитивной структуре за чистым теоретическим разумом как генератором общих понятий осталось лишь весьма скромное вспомогательное место.