>>

1.1. Пробелы в теории — провалы в практике

Кризис в экономике идет рука об руку с кризисом в экономической науке. В науке он проявился намного раньше, чем начался активный период реформ. До перестройки ученые были лишены возможности исследовать альтернативные пути социально-экономического развития.

Принципиальная установка верхов: «Единственно правильным путем идете, товарищи!» не предусматривала альтернатив. В результате не рассматривалось иной модели социалистической экономики, кроме директивно-плановой.

Господствующей в ту пору была теория трудовой стоимости. Согласно этой теории стоимость товара создается производительным трудом. Все же другие факторы производства стоимости не создают, а лишь перераспределяют прибавочный продукт в соответствии с законами рынка. Поскольку стоимость товара выше стоимости рабочей силы, отсюда делался вывод о присвоении прибавочного продукта собственниками средств производства, об эксплуатации труда капиталом.

Представив капитализм как общество несправедливости и эксплуатации, марксизм направил энергию миллионов людей на ниспровержение этого строя. Треть человечества была занята беспощадной борьбой за «освобождение труда» и построением нового общества.

Однако главный парадокс истории заключается в другом. Трудовая теория стоимости, породившая мощное антикапиталистическое движение, оказалась чрезвычайно разрушительной именно для тех стран, которые назвали себя социалистическими. Она на десятилетия определила неправильную ориентацию хозяйственных решений, и, как следствие, деградацию производительных сил общества.

Известно, что наша прежняя система ценообразования строилась на основе себестоимости продукции, реализуя наиболее примитивную трактовку теории трудовой стоимости. Процент на ка-

9

питал и природные факторы на цены не влияли. Отсюда получалось, что самую дешевую продукцию дают заводы-гиганты, а самую дешевую электроэнергию — мощные гидростанции, в том числе и на равнинных реках.

На что ориентировали практику такие цены и стоящий за ними механизм хозяйствования, всем хорошо известно. Но от оставленного нам наследия уже никуда не уйти — ни от огромных омертвленных капитальных средств, ни от затопленных плодородных полей, ни от загубленных рыбных богатств, ни от загрязнений воздушной среды.

В таком состоянии мы и вошли в период перестройки. Экономический рост прекратился, негативные процессы нарастали. Достойно вписаться в мировой рынок мы не смогли в силу технологической отсталости и монополизации производства. Не последнюю роль в этом сыграла и деформированная система цен, разработанная в соответствии с трудовой теорией. Следствие этого —дешевые и потому разбазариваемые энергоносители, сырьевые ресурсы, и, наоборот, очень дорогая промышленная продукция с учетом ее низкого качества. В общем, полуколониальная, отсталая экономика.

Были ли отсюда сделаны необходимые теоретические выводы? Отнюдь нет. Нашлось другое объяснение: во всем виновата административно-командная система! Но это лишь полуправда. А вся правда в том, что система управления служила проводником насаждаемых сверху идеологических установок, исполнителем приговора, заложенного в трудовой теории стоимости.

В таких условиях отечественным экономистам оставалось лишь развивать теорию государственного планирования. И они это делали, несмотря на идеологический пресс. В данной области в 60— 70-х годах мы были близки к мировым стандартам. Достаточно вспомнить о присуждении Нобелевской премии одному из выдающихся ученых того времени академику Л.В. Канторовичу, прорывные идеи СОФЭ, разрабатывавшиеся в то время в Центральном экономико-математическом институте (ЦЭМИ).

СОФЭ выступала как альтернатива апологетике господствовавших тогда методов управления народным хозяйством. Ее создатели сразу занялись методологией рационального хозяйствования, изучением принципов построения эффективной системы хозяйственных отношений, основывающейся на сочетании структур «вертикальных» и «горизонтальных» взаимодействий между экономическими субъектами.

Важнейшим результатом теории оптимального функционирования явилось представление об оценках всех видов ресурсов как характеристиках их вклада в удовлетворение потребностей общества.

Не только труд, но и другие факторы производства — природные, капитальные, вообще любые лимитированные ресурсы получают при оптимальном функционировании свою оценку. Преодоление ограниченности трудовой теории стоимости и связанных с ее использованием широкомасштабных народнохозяйственных ошибок — несомненная заслуга СОФЭ.

На строго научной основе была раскрыта роль ряда характеристик общеэкономического уровня — таких, как норматив дисконтирования денежных ресурсов, проценты за кредит, рентные оценки и ъд., выработано понятие наилучшей стратегии развития экономики. Это привело к тому, что уже в 70-е годы были сформулированы теоретические предпосылки создания хозяйственного механизма типа регулируемого рынка. Именно-за это теория СОФЭ неоднократно подвергалась огульной и некомпетентной критике вплоть до того, что сам термин СОФЭ периодически исчезал из печатных изданий. Последний идеологический погром был осуществлен в 1983—1985 гг., как раз на самом старте перестройки. Тем самым противникам СОФЭ удалось реализовать свою главную цель — вывести теоретическую базу реформ и вместе с ней и ЦЭМИ из процесса рыночных преобразований.

Долгие годы догматизма не могли не сказаться на уровне научного обоснования реформ. В поле зрения реформаторов оказалось лишь одно из направлений западной экономической мысли — либерализм в его «чикагском» (монетаристском) исполнении.

Руководству страны были навязаны стандартные подходы к реформированию экономики со стороны влиятельных научных и правительственных кругов Запада. Прежде всего речь идет о разработанной в среде международных финансовых организаций и американского экономического истеблишмента доктрине Вашингтонского консенсуса. Идеология Вашингтонского консенсуса отличается крайним упрощением задач экономической политики и сведением ее к трем постулатам: либерализации, приватизации и стабилизации через жесткое формальное планирование денежной массы. Эта политика направлена на максимальное ограничение роли государства как активного субъекта экономического влияния и ограничение его функций контролем за динамикой показателей денежной массы.

Изначально принципы Вашингтонского консенсуса разрабатывались для установления элементарного контроля за формированием экономической политики слаборазвитых государств с целью предотвращения разбазаривания предоставляемых им из-за рубежа кредитов.

Этим объясняется и ее удивительный примитивизм, сведение всех вопросов макроэкономической политики к либерализации и формальному планированию прироста денежной массы на основе простых регрессионных зависимостей. С точки зрения интересов МВФ смыслом этой политики было не столько ее содержание, сколько реализуемая на ее основе технология контроля за действиями правительств соответствующих стран. Этим объясняется и выбор простых для контроля методик планирования. Задавая же

77

сткий план прироста денежной массы, либерализации цен и внешней торговли, МВФ одновременно блокировал свободу действий во всех других вопросах экономической политики становившегося фактически подконтрольным правительства. Такая политика хотя и не приводила к экономическому росту, но обеспечивала контролируемость, прозрачность и предсказуемость экономической политики, что было важно для международного финансового и торгового капитала, заинтересованного в установлении контроля над рынками соответствующих стран.

Мы не стали исключением из этого ряда зависимых государств — для так называемых постсоциалистических стран была разработана своя модификация доктрины Вашингтонского консенсуса, получившая название «шоковой терапии». Под давлением иностранных кредиторов российским руководством была признана руководящая роль МВФ в формировании экономической политики государства, основные параметры которой разрабатываются экспертами МВФ и затем утверждаются Правительством и Центральным банком в форме соответствующего Заявления. Объективных оснований для соблюдения такой логики планирования экономической политики нет — это вопрос компетентности и политического выбора.

Не удивительно, что выстроенная на основе идеологии радикального либерализма политика «шоковой терапии» оказалась совершенно неадекватной запланированным результатам. Ни один из прогнозов авторов этой политики не оправдался — допущенные ошибки не имеют себе равных в практике экономического прогнозирования. В частности, перед либерализацией цен прогнозировалось, что стабилизация будет достигнута при трехкратном повышении общего уровня цен.

С тех пор рост цен составил тысячи раз, а стабилизация так и не достигнута. Прогнозировалось, что динамика обменного курса рубля не превысит 250%. За полтора года курс доллара вырос в 250 раз! Перед массовой приватизацией предприятий прогнозировался быстрый рост эффективности производства. В действительности по всем показателям эффективности производства произошел колоссальный спад: по производительности труда — на 37%, по энергоотдаче — около '/3. Спровоцированные политикой «шоковой терапии» спад производства, снижение экономической эффективности, разрушение производственного потенциала страны по своим масштабам не имеют равных в экономической истории мирного времени.

Неадекватность доктрины Вашингтонского консенсуса реальным проблемам экономического развития и ее теоретическая несостоятельность хорошо известны специалистам и многократно доказаны на практике. Тем не менее, став своего рода символом веры в международных финансовых кругах и удобным инструментом для навязывания ими своих интересов правительствам разных госу

12

дарств, эта доктрина усиленно пропагандируется, и принимаются активные меры по продвижению ее носителей в органы власти и сферу общественного сознания через ангажированных «ученых» и журналистов1.

В сложившейся ситуации агрессивной экспансии доктрины Вашингтонского консенсуса на Российскую Академию наук ложится большая ответственность за сохранение научной добросовестности, обеспечение теоретической обоснованности экономической политики, сохранение научных знаний в общественном сознании и их воспроизводство в высшей школе. К сожалению, в какой-то степени из-за пассивности академической науки, а главным образом в связи с огромными деньгами, брошенными на пропаганду американского «mainstream» через издание книг, организацию зарубежных стажировок, международных семинаров и конференций, происходит крупномасштабное опошление и примитивизация экономической мысли.

В результате вне поля зрения широкой научной общественности и хозяйственных руководителей оказались другие мощные направления западной экономической мысли и прежде всего институциональная теория.

Современная теория институционализма раскрывает особенности современных представлений о роли государства в рыночной экономике, в реализации определяющих целей общества.

Это прежде всего неприятие «беспредела» в достижении личных или групповых целей. И не случайно, что все большее значение в западных экономиках придается механизмам, принуждающим предпринимателей каждый раз при реализации своих интересов исходить из необходимости соблюдения интереса общественного. Эти механизмы действуют в сложной системе общественных отношений, регулируемых органами законодательной, исполнительной и судебной властей, а также специализированными общественными организациями. Без развитой системы институтов, защищающих права производителей, населения и государства, современный рынок не может эффективно функционировать.

Директивное регулирование, будучи альтернативой рыночной самонастройке, не является, тем не менее, антиподом рынку. Это его продукт и важный конституирующий элемент. Не случайно оно так широко практикуется сегодня не только государством, но и самим бизнесом.

В рамках этой теории получили новое освещение процессы трансформации собственности, что подводит их к принципиально иным выводам в сравнении с представлениями российских приватизаторов.

1 На эту опасную сторону идеологии Вашингтонского консенсуса еще в 1993 г. одним из первых обратил внимание чл.-кор. РАН С. Глазьев.

13

Исторический процесс общественного развития свидетельствует о том, что институт собственности возник и развивался как один из важнейших инструментов вычленения экономики, т.е. производства в широком смысле, из общей, первоначально неразделимой по характеру выполняемых функций общественной системы. Он выполнял служебную роль в становлении самостоятельной, все более защищенной от произвола властей и пут личных зависимостей экономики, которая приобретала тем самым все большую автономность. А это, в свою очередь, открыло дорогу для более широкого разделения труда и кооперации, для все больших масштабов технических и организационных усовершенствований производства.

И не странно ли — выгоды, извлекаемые обществом из автономного существования экономики, приписывать не этому первоисточнику, а всего лишь одному из обеспечивающих его факторов — институту собственности?

Рассматривая функцию института собственности в указанном выше «оградительном» зна\ении, можно сформулировать следующие два принципиальных вывода.

Во-первых, в ходе эволюционного развития экономики и общества способ реализации этой функции может изменяться (и действительно изменяется), так что не существует раз навсегда закрепленных и «освященных» историей преимуществ одной формы собственности над другими. И, во-вторых, поскольку специализация и автономизация экономической подсистемы — свершившийся факт современного индустриального или постиндустриального общества, то сохранившиеся конструкции старого института частной собственности носят все более рудиментарный характер, как остатки крепостных укреплений в современных городах. В связи с этим пафос борьбы общественных сил за и против таких ограничений теряет реальное содержание и превращается в жупел, используемый политическими партиями и стоящими за ними группами давления, соперничающими за кусок государственного пирога.

Эти выводы подтверждаются реальными тенденциями отделения собственности от управления, расчленения комплекса прав собственности на составляющие, комбинируемые во все более разнообразных конфигурациях между участниками хозяйственного процесса. Классический пример тому эволюция функций управления предприятием. В процессе общественного разделения труда производственная функция управления во все большей мере дополняется функцией стратегического развития предприятия. Этой задаче подчинена инвестиционная и инновационная политика, все то, что связано с так называемой маркетинговой или предпринимательской деятельностью. Мировой опыт показывает, что вызревание и организационное оформление предпринимательских функций на предприятии — это сложный и длительный процесс отбо

14

ра и эволюции. Общая же линия здесь такова. Происходит постепенный процесс отделения предпринимательских функций от собственности. Эти функции выполняются как бы вне связи с имущественными правами, а в отдельных случаях и идут с ними вразрез. Без понимания необходимости создания условий для этого процесса трудно надеяться на плодотворную структурную и организационную перестройку экономики.

До приватизации эти функции находились вне поля деятельности советского предприятия, т.е. есть дислоцировались на более высоких уровнях управления экономикой. После приватизации предприятия оказываются отрезанными от них и, как правило, неспособными к их исполнению. Поэтому на приватизированном предприятии уровень управления оказывается заведомо неадекватным новым условиям, т.е. не способным обеспечивать его самостоятельное выживание и развитие.

В экономике объективно возникает необходимость создания особого рода структур, которые могли бы взять на себя частично выполнение предпринимательских функций для предприятий.

Из того реального факта, что изначально фирма представляла собой симбиоз организационной формы экономической деятельности и частного имущественного объекта, чему соответствовало совмещение в одном лице собственника фирмы и предпринимателя, делался, казалось бы, бесспорный вывод о тождественности интереса фирмы как способа экономической деятельности частновладельческому интересу собственника фирмы как имущественного объекта. Действительно, пока доступ к экономической деятельности опирался на владение имуществом, реальная разница между этими интересами была пренебрежимо мала и в общественном сознании надолго закрепился ложный идеологический стереотип, приобретший характер общественного предрассудка, что интересы собственника и его фирмы — это одно и то же. Или точнее, что фирма —это способ реализации частного интереса ее собственника или собственников. Поэтому считалось вполне правомерным мнение, что поскольку за деятельностью фирм стоят интересы их собственников, то изучение последних дает объяснение поведения первых.

Однако по мере технического и организационного прогресса все более значимым в деятельности фирм становилось качественное различие между интересами производственной (и вообще экономической) деятельности и имущественными интересами собственников производственных объектов. Выяснилось, что фирмы в своем развитом виде обладают собственными интересами и динамикой развития именно как производственно-экономические объекты, для которых их имущественная принадлежность становится тормозящим фактором. Возникает ситуация, когда интересы и выгоды развития фирмы как производственной организации начинают дик

15

товать необходимость пойти на ограничение влияния имущественных интересов собственников в управлении фирмой. Акционерно-корпоративная форма есть институциональный способ отделения управления от собственности, благодаря которому административные и предпринимательские функции управления стали самостоятельным и активным фактором развития производства. В такой ситуации можно говорить только о совместимости, а не о тождественности интересов фирмы и ее формальных собственников-акционеров. Строго говоря, акционеры вовсе не являются собственниками фирмы.

Доминирующее в идеологии нынешних реформ стремление создать наибольший простор для реализации пресловутого «чувства хозяина» применительно к предприятию, особенно крупному, едва ли оправдано и, в конечном итоге, пагубно. Истинной сферой его реализации служит семейное хозяйство, в котором хозяин является полным и безусловным распорядителем имущества. Да и в этом случае он должен считаться с интересами и правами членов его семьи. Крупное предприятие в принципе не может быть объектом личного или семейного имущества. В контрактной экономике, т.е. экономике, функционирующей на договорной основе (на наш взгляд, это более точный термин, чем рыночная экономика, которая является такой же утопией, как и «высшая фаза коммунизма»), крупные предприятия возможны лишь в силу разделения имущественных прав на вещные и обязательственные, лежащие в основе корпоративной формы. Вещные права, т.е. права на активы, принадлежат самой корпорации, а обязательственные права — ее акционерам. Каждый отдельный акционер — это вовсе не собственник корпорации, а лишь вкладчик в нее своих собственных средств. И у него имеются только обязательственные права в отношении корпорации.

Если какое-либо лицо (должностное или частное) получает возможность распоряжения имуществом предприятия в своих частных интересах, то сколь бы ни было прибыльным такое распоряжение, оно всегда обернется убытком для предприятия. И при широких масштабах такого распорядительства, которое является не чем иным, как личным присвоением имущества предприятия, последнее обречено на разорение. Поэтому предприятие несовместимо с таким частным «хозяйствованием». Но именно последнее приняло угрожающие масштабы на российских предприятиях. Данное обстоятельство следует считать одной из главных причин плачевного состояния наших предприятий. Если дело пойдет так и дальше, то им не суждено будет стать деловыми предприятиями в западном смысле, хотя именно это и декларировалось в качестве одной из важнейших целей реформ.

Если нынешней экономике все-таки будет позволено двигаться в направлении создания контрактной экономики, то важнейшей задачей должно стать создание институциональных условий возникновения самостоятельных хозяйственных единиц, имуще

16

ственные права которых будут ограждены от посягательств частных интересов, какими бы лозунгами свободного предпринимательства последние не прикрывались.

Теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость отдельных фирм на современном рынке способствует превращению «титульного» собственника — в отличие, например, от арендатора — в символическую фигуру оборота имущественных прав. Ее связь с частным лицом (физическим или юридическим) выступает скорее как неизбежное бремя для экономики, оплачивающей фиктивную «услугу» собственника (предоставление им своего имени) в форме ренты от собственности. Не нужно, видимо, быть закоренелым утопистом, чтобы предсказать постепенное замещение частных лиц — в чисто символической функции титульного собственника — государством, «имя» которого обществу обходится значительно дешевле (как это произошло с замещением реального денежного товара бумажными деньгами, выпускаемыми государством).

Таким образом, в символической роли титульного собственника государство выступает как наиболее предпочтительный субъект. Что касается других «ролей» или их комбинаций (управление, использование имущества и т.д.), то здесь вопрос должен решаться в зависимости от задач и обстоятельств конкретной хозяйственной отрасли, предприятия или проекта. Важно лишь, чтобы система действующих экономических институтов допускала возможности гибкого перераспределения имущественных прав между различными субъектами, среди которых, разумеется, должно присутствовать и государство как агент гражданского оборота, действующий на равных правах со всеми другими.

Высказанные выше теоретические соображения, а также раскрытие сущности разных сторон функционирования предприятия в системе рыночных отношений позволяют по-новому подойти к решению проблемы приватизации.

Справедливости ради следует сказать, что движение к нынешней схеме приватизации было инициировано Законом о предприятиях и предпринимательской деятельности. Именно тогда и возник отрыв наших государственных предприятий от централизованных структур управления, на которых лежала обязанность выполнения функций хозяйственного развития, аналогичных тем, которые в реальной рыночной экономике выполняются самими предприятиями, т.е. так называемых предпринимательских функций. Не случайно, что именно тогда началось ускоренное падение количественных и качественных показателей функционирования как отдельных предприятий, так и народного хозяйства в целом. В результате к началу приватизации наши предприятия, по существу, представляли собой разрозненные осколки прежней системы, в которой они служили исполняющими органами в форме производственно-технологических объектов. Прежняя система центра

17

лизованного патерналистского управления рухнула, и эти предприятия оказались перед необходимостью вести самостоятельную хозяйственную деятельность, полагаясь только на свои усеченные ресурсные и финансовые возможности, не имея собственных органов стратегического управления. Теряя свои производственные характеристики и способность к самостоятельному развитию, предприятия быстро превращались в груды омертвленного имущества, которое его прежние хозяева не могли эффективно использовать. И тут подоспела программа ваучерйой приватизации, которая окончательно оторвала предприятия от их функций в прежней системе и закрепила их чисто вещный характер.

Объявленные цели и механизмы реализации второго этапа приватизации продолжили ту же линию на разрушение производственного и интеллектуального потенциала страны. И это не случайно, поскольку принятая концепция приватизации была порочной в своей основе.

Главное, что так и не сумели понять реформаторы, — приватизация должна дать право на получение дохода от результатов хозяйственной деятельности предприятия, но никак не на индивидуальное владение и распоряжение его имуществом.

Другой важной стороной институциональной теории является попытка отражения в процессе экономических преобразований социально-психологических факторов, т.е. всего того, что непосредственно связано с деятельностью человека. Теперь уже для многих становится очевидным, что определяющим императивом реформ должна стать экономика, ориентированная на человека, соединение социальной справедливости с экономической эффективностью. Эти императивы — не теоретическая абстракция. Они практически реализуются странами, успешно проводящими свои реформы, ибо отражают действительные возможности и потребности современной цивилизации.

Проводимый курс реформ оказался тяжелейшим бременем для всей социальной сферы. Человек предоставлен самому себе, без всякой помощи со стороны государства по его адаптации к новым условиям хозяйствования. Основная масса населения по текущему потреблению и обеспеченности социальными услугами оказалась отброшенной на 20 лет назад.

Несмотря на явные провалы социальной политики, продолжает акцентироваться внимание на том, что система государственного финансирования расходов на социальные нужды изжила себя.

Предлагаемая кардинальная реформа состоит в перенесении центра тяжести при финансировании социальных расходов с государственного бюджета на сбережения граждан.

С тезисом об архаичности государственной системы и ее несоответствии условиям рынка трудно согласиться хотя бы потому, что именно она была введена в странах с высокоразвитой рыноч

18

ной экономикой (в США, например, это известный Social Security Act, масштабы операций которого начиная еще с 1937 г. быстро возрастали). Аргументация в ее пользу подчеркивает недостаточность частных институтов сбережений, страхования и благотворительности, необходимость опоры на «налоговый потенциал нации». Только государственное социальное обеспечение позволяет придать всеобщий и гарантированный характер реализации неотчуждаемых прав человека на достойное жизнеобеспечение (аспект социальной справедливости) и формирование адекватного современной экономике уровня образования и подготовки кадров (аспект экономической эффективности).

При анализе ссылок на «уравнительность» и ее дестимулирую-щие последствия надо иметь в виду, что пребывание в экономически активном состоянии либо незанятость — это не какие-то постоянные признаки одних и тех же по составу слоев населения, а чередующиеся этапы жизненного цикла практически каждого человека (кроме малого процента инвалидов с детства). Поэтому было бы беспочвенным утопизмом стремление уничтожить двухзвенный характер (первичное распределение — перераспределение) движения личных доходов, передаваемых в той или иной степени лицам, проходящим «экономически неактивные» фазы жизни (детство, старость, болезни, периодический отдых, получение образования, подготовка к смене занятий и т.д.). Столь же ущербными выглядят попытки замкнуть перераспределение сферой сбережений каждого индивида, не опираясь на доходы других лиц. В сколь угодно «разгосударствленной» экономике для содержания детей, получения образования молодежью и т.п. нельзя не прибегать к «социализации иждивенчества», будь то внутрисемейное перераспределение доходов либо получение займов через те или иные институты кредита.

Разумно построенная система государственных гарантий в социальном обеспечении не создает каких-либо принципиальных препятствий развитию институтов, эффективно мобилизующих и инвестирующих личные сбережения. Инструментом действенного макроэкономического регулирования социальной сферы может служить не только утилизация этих сбережений, но и рациональная политика налогообложения и маневрирования текущими государственными расходами.

Мировой опыт подтверждает, что западные экономики, особенно в период депрессии, успешно применяют прогрессивное налогообложение верхних, наиболее состоятельных групп населения, с их перераспределением в пользу наиболее нуждающихся. Это дает огромный эффект: стабилизирует экономику, способствует резкому сокращению спада производства, снижению инфляции и т.д.

Хорошо известен и опыт западных экономик по индексации депозитных ставок, страхующих сбережения населения от инфляции.

19

Разве противопоказано широкое использование подобных подходов к проведению эффективной социальной политики у нас? Конечно же нет! Мешают этому прежде всего догматические представления наших реформаторов о факторах инфляции. Односторонний взгляд на экономию государственных расходов как на главный источник инфляции является классическим тому подтверждением.

В российской экономике фундаментальными источниками финансирования бюджетной сферы могут служить природные ресурсы, которыми располагает Россия, и ее «человеческий капитал». Дело лишь в задействовании эффективных механизмов аккумуляции и распределения доходов не в интересах обогащения отдельных групп, а общества в целом. Но для этого мы должны иметь соответствующую власть и систему государственных институтов, обеспечивающих согласование интересов всех участников рыночных сделок.

Необходимо учитывать и чисто психологические аспекты реформирования. Они играют принципиальную роль в комплексе мер, направленных на рыночные преобразования. Надо перестроить не только саму реальность — экономику, политические институты, но и скорректировать субъективное отношение людей к этой реальности, т.е. образ социального мира, который характерен для многих наших сограждан.

Без учета психологического фактора существенные преобразования вообще невозможны. Реформы, особенно те, что проходят в России, сопряжены с тяготами и большими невзгодами для огромных масс населения. Выгоды, если они и будут, то потом, а неприятности неизбежны сейчас. Речь идет не только о потерях, связанных с инфляцией, спадом производства и др. Новые социальные условия ставят перед человеком задачи, к решению которых его не готовила ни сложившаяся система воспитания, ни весь прошлый уклад жизни. Так, заработная плата значительной части работников поставлена в зависимость от факторов, которые он способен контролировать в существенно меньшей степени, чем прежде. Эти и другие потери должны быть компенсированы, иначе неизбежны недовольство реформами, рост социальной напряженности, а то и прямые конфликты с властью. Возможности «материальной» компенсации сейчас крайне ограничены. Значит, тем большее внимание надо уделять факторам, выполняющим роль «психологических» компенсаторов. Честность властей в оценке ситуации, максимальная открытость процедур принятия решений на всех уровнях — важнейшие из таких факторов.

Население, по крайней мере, должно знать, что конкретно предпринимает власть в борьбе с коррупцией, какие меры задействует она, чтобы пресечь подобные явления в будущем. Население хочет и должно знать, сколько денег тратится на содержание президента и его окружения, на обустройство служебных и неслужебных апартаментов руководящего аппарата, содержание депу

20

татского корпуса, на всевозможные представительства, загранкомандировки и пышные выезды за границу.

Почему органы, борющиеся с экономическим саботажем, довольствуются сообщением лишь об отдельных примерах выявленных злоупотреблений, не раскрывая подлинной картины расточительства и хищничества, как это, например, имело место в процессе ваучерной приватизации?

Но, похоже, ни власть имущие, ни их конкуренты совсем не заинтересованы в раскрытии истинного положения дел в экономике и обществе. Большинство населения, будучи главной жертвой перестроечных неурядиц, так и не получило реального доступа к принятию стратегических решений о социально-экономической жизни. Направляют ее ход по-прежнему властные структуры без обратных связей — диктатура правящих слоев. Все это не может не отделять власть от народа. Последний теряет остатки доверия к реформам и устремляется на поиски способов компенсации неблагоприятных перемен.

Все это ведет к тому, что упускается время. А вопрос о скорости реформ является одним из важнейших, так как связан с процессами принятия или отторжения разными группами населения происходящих перемен. Всякого рода «обвальные нововведения» очень опасны. Даже если они в конечном итоге благотворны, то слишком быстрое их навязывание населению не позволяет последнему оценить их плюсы, включить их в систему своих ценностей, тогда как быстрое разрушение привычных форм сопровождается ощущением чрезмерных потерь и деградации социальной жизни. Поэтому в политике реформ важно найти оптимальный темп перемен, при котором новое достаточно долго сосуществует со старым, чтобы население могло оценить его преимущества и как бы сделать сознательный выбор в его пользу, вместо того, чтобы приспосабливаться к новому как к неконтролируемому и неумолимому естественному процессу, своего рода социальной катастрофе.

Качества дореформенной системы, которые разные группы населения считают важными и ценными элементами образа жизни, не должны подвергаться быстрому разрушению. При обвальном, шоковом характере перемен улучшения, получаемые одними группами населения, далеко не покрывают потерь, выпадающих на долю других групп, социальная жизнь которых с ухудшением материальных условий и потерей социального статуса сводится к выживанию. Они становятся жертвой и ценой, которую общество платит за осуществляемые перемены. Эти группы автоматически становятся питательной средой для тоталитарных движений.

Применительно к России указанный принцип выглядит следующим образом. Если привычными и социально образующими характеристиками образа жизни большинства населения являлась всеобщая занятость (за которой могла скрываться и трудовая повинность),

21

гарантированность определенного уровня доходов и связанная с этим устойчивость образа жизни, в политике реформ следовало бы избегать шагов, которые существенно подрывали бы эти характеристики. Нельзя одобрять стратегии, оборачивающиеся подрывом устойчивости занятости и доходов, если отсутствуют условия достаточно быстрой и эффективной компенсации таких потерь. Невнимание к этой стороне реформ в России оборачивается нарастанием процессов социальной деградации и «бомжизации» значительного числа граждан. Необходимо учитывать, что безработные — это не просто неиспользуемый, излишний ресурс, а люди с потерянным социальным статусом, своего рода «не граждане», склонные к непредсказуемым и антисоциальным формам поведения. Когда их численность достигает критического уровня, в обществе могут произойти необратимые перемены в сторону общей деградации, исходом которой могут явиться либо распад общества, либо установление тоталитарного режима.

По-видимому, наиболее реалистичная ситуация — сравнительно длительное сосуществование «старых» и «новых» укладов в переходной экономике. Теперь уже наша собственная практика подтверждает пагубность скороспелого решения проблемы старых производств, сопровождающегося катастрофическими спадами выпуска продукции, ростом безработицы и другими негативными явлениями. Здесь должна реализовываться другая, более гибкая экономическая политика, опирающаяся не на наивные представления реформаторов, а на строгие выводы из институциональной теории.

Как видим, институциональная теория позволяет посмотреть на процессы рыночных преобразований с иной, чем либеральная идеология Вашингтонского консенсуса, качественной стороны. Институциональная теория по-новому ставит вопрос и о роли и влиянии таких важных социальных параметров развития экономики, как социальное расслоение населения и бедность. В работах лауреата Нобелевской премии за 1997 г. Амарти Сена была показана теснейшая связь между экономическим ростом и уровнем дифференциации населения по доходам. В наших нынешних условиях положения этого замечательного ученого находят яркое подтверждение.

Уровень социальной дифференциации достиг у нас такого предела, что без решения проблемы повышения доходов основной массы населения никакие реформы дальше осуществляться не смогут. В этой связи следует несколько более подробно остановится на этой проблеме.

| >>
Источник: Львов Д.С.. Институциональная экономика. М.: Инфра. — 318 с. . 2001

Еще по теме 1.1. Пробелы в теории — провалы в практике:

  1. ПРОБЕЛЫ ЭФФЕКТИВНОСТИ
  2. Глава 3. ТЕОРИИ ЗАНЯТОСТИ НАСЕЛЕНИЯ И ИХ ПРИМЕНЕНИЕ НА ПРАКТИКЕ
  3. Развитие теории и практики маркетинга
  4. Новаторство в теории и практике
  5. Социализм: практики и теории
  6. § 3. Фискальная политика: от теории к практике
  7. Этапы развития теории и практики менеджмента
  8. 1.3. Развитие мировой теории и практики менеджмента
  9. Анализ теории и практики управления качеством за рубежом
  10. Этапы эволюции теории и практики управления предприятиями.
  11. Тест по теме 2. Россия — пионер теории и практики стратегического управления.
  12. НАЦИОНАЛЬНОЕ БОГАТСТВО В СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ
  13. Применение теории опционов в практике оценки бизнеса
  14. Сущность менеджмента и эволюция его теории и практики
  15. Анализ теории и практики управления качеством на отечественных предприятиях
  16. АНАЛИЗ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ ОРГАНИЗАЦИИ ИНТЕГРИРОВАННЫХ ПРОМЫШЛЕННЫХ СТРУКТУР
  17. Глава 2 СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД К ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
  18. ОПЫТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ: ПРИКЛАДНЫЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ
- Бюджетная система - Внешнеэкономическая деятельность - Государственное регулирование экономики - Инновационная экономика - Институциональная экономика - Институциональная экономическая теория - Информационные системы в экономике - Информационные технологии в экономике - История мировой экономики - История экономических учений - Кризисная экономика - Логистика - Макроэкономика (учебник) - Математические методы и моделирование в экономике - Международные экономические отношения - Микроэкономика - Мировая экономика - Налоги и налолгообложение - Основы коммерческой деятельности - Отраслевая экономика - Оценочная деятельность - Планирование и контроль на предприятии - Политэкономия - Региональная и национальная экономика - Российская экономика - Системы технологий - Страхование - Товароведение - Торговое дело - Философия экономики - Финансовое планирование и прогнозирование - Ценообразование - Экономика зарубежных стран - Экономика и управление народным хозяйством - Экономика машиностроения - Экономика общественного сектора - Экономика отраслевых рынков - Экономика полезных ископаемых - Экономика предприятий - Экономика природных ресурсов - Экономика природопользования - Экономика сельского хозяйства - Экономика таможенного дел - Экономика транспорта - Экономика труда - Экономика туризма - Экономическая история - Экономическая публицистика - Экономическая социология - Экономическая статистика - Экономическая теория - Экономический анализ - Эффективность производства -