<<
>>

От международного кризиса к мании высоких технологий

То самое укрепление доллара, начавшееся после 1995 года и сопровождавшееся дешевым кредитом, которое способствовало удорожанию американских активов, а значит, американскому экономическому росту, а также перемещало бремя международных избыточных мощностей и низкой прибыльности с плеч Японии и Германии на плечи США, наряду с этим оказывало схожее влияние на восточноазиатские экономики и привело к цепочке кризисов, итоговым звеном в которой должны были стать сами США.

В ходе предыдущей половины десятилетия восточноазиатские экономики достигли расцвета своих сил, при помощи того самого падения доллара, которое снимало препятствия не только для восстановления промышленной прибыльности США, но также и для гигантского потока портфельных инвестиций в восточноазиатский регион, отражавшего поиск более высоких доходностей на заре циклического спада в США. Между тем поскольку рецессия в Японии углублялась, а иена продолжала свой безудержный рост, японские транснациональные корпорации радикально увеличили прямые иностранные инвестиции в Юго-Восточную Азию, и огромные массы японского финансового капитала принимали участие в этом процессе — тем легче, что Банк Японии удешевлял кредит, пытаясь, тем самым, смягчить для экономики эффект спускающегося пузыря (большая часть этого кредита направлялась на континент по каналам «кэрри-трэйд»).

К 1996 году накопление основного капитала в странах Восточной Азии (за исключением Японии), то есть сумма корпоративных, государственных инвестиций и инвестиций в жилую недвижимость, выросло почти на 300% от уровня 1990 года, тогда как в Японии и США оно выросло чуть больше, чем на 40%, а в Европе — всего на 10%. Инвестиции в страны Восточной Азии (за исключением Японии) объясняли более чем 18% всех инвестиций, сделанных за этот год во всех четырех регионах — втрое выше, чем еще за шесть лет до этого. И все- таки теперь длительный восточноазиатский подъем, точно также, как и американский, стремительно терял точку опоры.

Это происходило из-за внезапного и сильного удорожания валют региона, которые, после заключения «Обратного соглашения в Плазе», последовали вверх за долларом, но кроме того потому, что за прошлые десять лет сама

Восточная Азия внесла столь значимый вклад в увеличение международного избытка промышленных мощностей[423].

Глубокая, 60%-я девальвация иены в 1995-1997 годах была продолжением девальваций китайского юаня в 1994 году и мексиканского песо в 1995 году, и крепко зажала восточноазиатские НИС и «Малых тигров» в тиски: с одной стороны, на них давила все более острая конкуренция китайских и мексиканских производителей промышленности, которые наращивали свой экспорт низкотехнологичных товаров на мировой рынок, а с другой — вновь обретшие конкурентоспособность японские производители, которые укрепляли свои позиции в производстве высокотехнологичных товаров. Громадные объемы зданий и оборудования, которые были возведены в течение предыдущих нескольких лет и до сих пор приносили быстрорастущие нормы прибыли, теперь из-за того, что избыточные мощности непрерывно росли, а валюты региона стремительно укреплялись, сделались свидетельством перенакопления. В 1992-1997 годах Южная Корея, ведущая экономика региона, испытала впечатляющий рост ежегодно номинальной стоимости экспорта на 67%, и к 1994-1995 годам норма прибыли в южнокорейском промышленном секторе взлетела до высот 1988 года, вдвое превысив свое среднее значение 1991-1993 годов. Но едва ли можно представить себе более крутой разворот, чем тот, что последовал. В 1996 году, поскольку цены на экспорт и стоимость экспорта нырнули вниз, норма прибыли в южнокорейском промышленном секторе сократилась на 75%, а в 1997 и 1998 году — и вовсе опустилась много ниже ноля[424].

И тем не менее как и в случае США, даже несмотря на падение промышленной прибыльности, цены активов взмыли вверх. Поскольку стоимость экспорта восточноазиатских стран плоть до 1995 года стремительно увеличивалась, они постоянно накапливали профицит торгового баланса и текущего счета.

Когда эти профициты конвертировались правительствами в местные валюты, это, как правило, приводило к расширению денежного предложения и удешевлению кредита. К 1995 году стоимость земли, жилой недвижимости и акций уже испытывала сильное повышательное давление. Парадоксальным образом, в тот самый момент, когда восточноазиатская промышленность провалилась из-за внезапной ревальвации местных валют, активы начали дорожать еще быстрее, чему с международной точки зрения укрепление валют только способствовало, и этот рост только усилился благодаря начавшемуся притоку иностранного спекулятивного капитала. А поскольку цены

на американские активы поднялись до космических высот, восточноазиатский пузырь также надувался, даже несмотря на то, что фундамент восточноазиатского экспортного бума рассыпался на части.

Все увеличивающийся разрыв между падающими прибылями и удорожанием финансовых активов не мог сохраняться долго. Поскольку доходы от экспорта резко упали, расплачиваться по долгам восточноазиатским производителям становилось все сложнее. С начала 1997 года целый ряд крупнейших южнокорейских «чеболов»[425] — гигантских корпораций, которые представляли из себя финансово-промышленные конгломераты, задававшие тон во всей экономике, — обанкротились. На фоне ожиданий, что погашение долгов теперь будет затруднено, фонды начали со спешкой покидать регион. Вследствие этого, цены на активы зашатались, что только ускорило отток фондов, и вскоре местные валюты оказались под понижательным давлением рынка. Однако девальвация только подняла стоимость номинированных в долларах иностранных долгов, выраженную в местных валютах, еще больше затруднив их погашение. Центральные банки подняли краткосрочные процентные ставки, чтобы задержать отток капитала и предотвратить валютный обвал. Но это привело к банкротству финансовых учреждений, которые зависели от заемных средств центральных банков, что вызвало обвал цен на акции и паническое бегство капитала. Чистый отток капитала из Восточной Азии составил в 1997 году историческую сумму в 105 миллиардов долларов, тогда как в 1996 году чистый приток составлял 93 миллиардов долларов, а в 1997 году чистый отток —12 миллиардов долларов.

Регион вошел в крутое пике.

Разразившись летом 1997 года, восточноазиатский кризис продолжал обостряться на протяжении всего следующего года. Большую часть 1998 года цены на активы продолжали падать и, поскольку деньги утекали из региона, валюты рухнули, а цены на восточноазиатские товары последовали за ними, что как прямо, так и косвенно, привело к огромному напряжению для остальной мировой экономики. Летом 1998 года восточноазиатский кризис охватил менее развитые страны. В августе российское правительство объявило дефолт. Вскоре начала замедляться бразильская экономика. Состояние центра мировой капиталистической системы оказалось в опасности, ведь не только в японской экономике выход из рецессии не успел еще толком начаться — американский подъем, несмотря на всю свою силу, также был крайне неустойчив.

Глубокая девальвация иены после «Обратного соглашения в Плазе» оказала на Японию незамедлительный благотворный эффект. В 1995- 1997 годах ее экспорт взлетел вверх. Вследствие этого начали расти промышленные нормы прибыли, до сих пор находившиеся в угнетенном состоянии; то же происходило и с накоплением капитала. Промышленные инвестиции сокращались в ходе 1992-1994 годов в среднем на 14% ежегодно, но внезапно в 1995-1997 годах их рост подскочил в среднем до 11% в год. Казалось, что экономика возвращается к своему здоровому состоянию, как и обычно с помощью экспорта[426]. Тем не менее японское восстановление оказалось очень хрупким и в конечном счете очень неустойчивым. Японское правительство, стремившееся поправить государственные финансы, оказавшиеся в крайне тяжелом состоянии из-за масштабных дефицитных расходов, направленных против депрессии, переоценило силу циклического подъема. Оно не только резко сократило рост государственных расходов, но и в марте 1997 года ввело новый обременительный налог на добавленную стоимость. В результате этого спрос получил шок, и это привело к резкому замедлению роста, что только усугубилось из-за нежелания правительства принимать новые бюджетные дефициты, которые могли бы дать толчок экономике, хотя последняя подходила к грани рецессии.

Схожим образом, даже то монетарное смягчение, на которое правительство согласилось в виду тяжелого положения японских корпораций, пытаясь заменить таким образом прежний бюджетный дефицит, было совершенно недостаточным для продолжения экспансии[427].

Когда в 1990-1991 годах огромный пузырь цен на рынке земли и акций лопнул, японская экономика оказалась завалена избыточными мощностями, как бы вынесенными на берег тем инвестиционным штормом, что нагрянул вслед за стремительным удорожанием акций, а потом отступил. Но поскольку в 1991-1995 годах рост экспорта рухнул до 2,5% в год, справляться с этим избытком мощностей Японии было особенно трудно. Японская политическая экономия была выстроена таким образом, чтобы сдерживать внутреннее потребление и импорт и поощрять инвестиции и экспорт с целью ускорения роста производительности. На этом поприще Япония добилась исторически непревзойденных результатов, но тенденция к созданию относительно большего количества товаров и услуг, чем мог потребить внутренний рынок, была необходимым побочным продуктом. Избыточный выпуск заставлял японский экспорт систематически увеличиваться, что позволяло укреплять рост, в частности, благодаря экономии на масштабах производства, но все больше подчиняло экспорту способность экономики предотвращать появление избыточных мощностей. Однако когда экспорт провисал и избыток мощностей давал о себе знать, у экономики не было внутренних ресурсов для борьбы с этим. Так происходило оттого, что целый ряд механизмов, действие которых в конечном счете обеспечивалось государством, препятствовали банкротству главнейших корпораций и банков наряду с сокращением персонала. В этом отношении японская экономика была прямой противоположностью американской, где политическая и правовая система делала банкротство одновременно и более вероятным, и менее изнурительным для корпораций, не налагая практически никаких или очень слабые ограничения на увольнение работников. Поскольку в Японии перемещение средств производства и труда из менее прибыльных отраслей в более прибыльные не упрощалось банкротствами и увольнениями, оно, как правило, осуществлялось в рамках действующих предприятий и промышленных групп, которые перенаправляли собственные ресурсы в новые отрасли в виде инвестиций.

Но последнее было труднее проделывать в условиях медленного роста, не говоря о рецессии, когда обязанность фирм сохранять избыточные средства производства и труд только усиливала падение прибыльности и делала инвестирование более сложным предприятием. Этот механизм требовал расширения спроса, а значит, на первый план вновь выходил экспорт. Именно неспособность Японии сбрасывать с себя избыточные средства производства в достаточном размере, либо запустить экспортный подъем, уготовила ей стагнацию или еще более суровую участь на протяжении большей части 1990-х годов.

Теперь выяснилось, что японским корпорациям крайне трудно урезать расходы, ведь с конца 1980-х годов и на протяжении всей эпохи пузыря они накопили избыточные мощности, которые еще больше разрослись из-за инвестиционного всплеска 1995-1997 годов. Сократить свою рабочую силу они могли по большей части только за счет выбытия работников на пенсию, прибегая к собственно сокращениям только в самых редких случаях, вследствие чего избыточный труд, по некоторым оценкам, достигал в 1998 году 10%. В то же самое время переизбыток зданий и оборудования достиг послевоенного максимума, уровень загрузки промышленных мощностей оказался намного ниже своего среднего значения за предыдущие тридцать лет. Между тем, предприятия гнулись под тяжестью долгосрочного долга, этого непременного спутника избыточных промышленных мощностей: главная его часть была взята для финансирования огромных инвестиций, осуществление которых облегчалось надувающимся пузырем, но лишь незначительную часть этого долга удалось погасить, поскольку слабый рост выпуска и прибылей делали расплату все более затруднительной. Вследствие этого, к 1998 году норма доходности по акциям опустилась всего до 2%, что едва достигало половины от среднего уровня за пятнадцатилетний период до 1991 года. По оценкам ОЭСР, чтобы вернуть норму доходности к прежнему среднему уровню, Япония должна была избавиться от 47% своих активов[428].

Если принимать во внимание, что избыточные мощности столь сильно тянули прибыльность вниз, то не приходится удивляться, что сниженные правительством процентные ставки почти никак не подтолкнули накопления капитала, но вместо того — возродили с новой силой операции «кэрри-трэйд»: огромные объемы денег занимались по предельно низким ставкам в иенах, обменивались на доллары и покидали страну, направляясь в американские акции и другие активы. Пониженная стоимость издержек по займам вместе с оттоком фондов привели, однако, к очень значительному падению курса иены к доллару, что всегда было вернейшим способом восстановления экономики. Еще не так давно девальвация иены была самой короткой дорогой к возобновлению энергичного роста, поскольку давала японским экспортерам более легкий доступ на американский рынок сбыта, и, казалось, в 1995-1997 годах это уже начало происходить, пока правительство резко не обернулось в сторону жесткой макроэкономической политики. Тем не менее факт остается фактом: в 1985-1995 годах, чтобы компенсировать неудержимый рост иены, японская экономика сокращала свою зависимость от американского рынка и все больше ориентировала свои инвестиции, торговлю и банковско-финансовые операции на Восточную Азию. В 1985 году Япония отправляла в Восточную Азию 40% своего экспорта, но к 1996 году эта доля упала до 29%. На протяжении того же самого периода доля восточноазиатского экспорта Японии в ее совокупном экспорте выросла с 19% до 37%. Дело приняло довольно забавный оборот: то самое «Обратное соглашение в Плазе», благодаря которому падающая иена восстанавливала конкурентоспособность японского экспорта и сулила возобновление роста, разрушало конеч-

РИС. XV.6. Промышленная норма прибыли США, Германии и Японии, 1949-2001 годы

ИСТОЧНИК: См. приложение I, раздел по нормам прибыли.

ные основы экономического восстановления Японии, усугубляя кризис восточноазиатской промышленности. С помощью низкой иены японские экспортеры теснили восточноазиатских экспортеров на мировых рынках, и одновременно японские промышленные производители душили восточноазиатских импортеров на внутреннем японском рынке. Поэтому начиная с весны 1997 года японские банки стали стремительно изымать свои деньги из региона — так же быстро, как они некогда в него входили,— в то время как прибыльность в восточноазиатском промышленном секторе рухнула, а ценовой пузырь на рынке активов, который набухал в течение двух предыдущих лет, стал сдуваться. В 1998 году японский экспорт в Восточную Азию упал больше чем на 30%, обусловив падение совокупного объема японского экспорта36.

В этот момент прибыльность резко направилась вниз; то же сделали уровень загрузки мощностей и рост инвестиций. Когда в 1998 году ВВП сократился на 2,8%, японская экономика, на самом деле так никогда полностью и не вышедшая из глубокого циклического спада 1991— 1995 годов, свалилась в рецессию — самую тяжелую за все послевоен-

16 Murphy R. Т. Japans Economic Crisis. Р. 37ff; Bevacqua. Whither the Japanese Model?; OECD. Economic Survey. Japan 1998. P. 2-5, 36-45; OECD. Economic Survey. Japan 1996. Paris, 1996. P. 181. Tabl. L; OECD. Economic Survey. Japan 1997. Paris, 1997. P. 229. Tabl. L.

ное время. Это нанесло еще один оглушительный удар по и так уже расшатанным восточноазиатским экономикам; удар, который вскоре обрушится бумерангом на саму Японию. В 1995-2000 годах средняя промышленная норма прибыли упала еще на 15% от своего среднего уровня 1990-1995 годов и в 1998, 1999 и 2000 годах она достигла своей самой низкой точки за все послевоенное время. Нет ничего удивительного, что на протяжении этой половины десятилетия, темпы роста ВВП, основного капитала и реальных заработных плат, а также уровень безработицы были самыми плохими по сравнению с любым сопоставимым периодом послевоенного времени (см. рис. XV.6).

Экономика США также не смогла избежать заразы, охватившей Восточную Азию. В 1998 году, в то время как доллар продолжал укрепляться, восточноазиатские рынки сжимались, а панические продажи восточноазиатских активов на мировом рынке учащались, ежегодные темпы роста американского товарного экспорта рухнули до нуля (0,6%), миновав свое пиковое значение в более чем 13% годом ранее. Уже в последнем квартале 1997 года масса прибыли корпораций (за вычетом процентных платежей) начала снижаться, и ко второму кварталу 1998 года (за предыдущий год) она упала более чем на 90 миллиардов долларов, или почти на 13% от наивысшего значения третьего квартала 1997 года. Становясь живым свидетельством падающих прибылей, а также все возрастающей опасности со стороны Восточной Азии, сводный биржевой индекс Samp;P 500, удвоившийся с конца 1995 года по июль 1998 года, со второй половины 1998 года внезапно развернул свое направление и, к моменту дефолта в России, сократился на 20%, угрожая погасить действовавший эффект богатства и тем самым положить конец экспансии. К концу сентября появились сигналы серьезного кризиса: невероятных значений достигли спреды, или разницы, между процентными ставками, которые выплачивались по относительно безопасным долгосрочным облигациям Казначейства США, и ставками, которые приносили более высокорискованные облигации корпораций или займы государствам третьего мира. Самый сильный ущерб понесли хедж-фонды и инвестиционные банки, которые больше всех финансировали свои капиталовложения кредитными деньгами и потеряли неслыханные миллиарды долларов[429].

Низшая точка была достигнута 20 сентября 1998 года, когда крупный хедж-фонд Long Term Capital Management (LTCM) признался властям, что огромные убытки поставили его на грань катастрофы. Казалось, международная финансовая система вот-вот застынет. Но в этот решающий момент Совет управляющих ФРС вмешался в сумятицу, созвав консорциум из четырнадцати банков Уолл-стрит и убедив их в необходимости оказать помощь LTCM на сумму в 3,6 млрд долларов. Фед- резерв оправдал свои действия тем, что если бы он не вмешался, состоятельность международной финансовой системы оказалась бы под угрозой, а кредитные рынки могли схлопнуться38. Стараясь стабилизировать ситуацию, Федрезерв не замедлил с новыми шагами, снизив процентные ставки три раза подряд. Чтобы ни у кого не было сомнений в его намерениях, Гринспен на протяжении всего 1999 года продолжал повторять, не допуская никакой двусмысленности, что благодаря информационным технологиям американская экономика, в частности, ее способность приносить прибыль, чрезвычайно преобразились39. Во второй половине 1999 года он—это несомненно — использовал предлог возможной остановки международных компьютерных сетей с наступлением нового тысячелетия только для того, чтобы влить в систе- Уильям МакДоноу, президент Федерального резервного банка Нью-Йорка, который и руководил процессом спасения, описал это следующим образом: «Было очень вероятно, что на некоторых кредитных рынках начнется сильнейшее колебание цен, и они, возможно, вовсе приостановят свою работу на день или два, а может быть, и более долгий период. Это запустило бы разрушительную спираль: падение уровня доверия у инвесторов, вслед за этим — бегство из частных кредитов, что привело бы к еще большим спредам по кредитным ставкам, очередным закрытиям позиций и так далее». Statement by William J. McDonough, President, Federal Reserve Bank of New York, Before the Committee on Banking and Financial Services, US House of Representatives. 1998. 1 October. PRB website. Чтобы лучше представить себе панику, которая охватила в тот момент финансовые крути, см. взгляд «изнутри» в кн.: Mayer М. The Fed. N.Y.: Free Press, 2001. P. 4-14. «С Американкой экономикой случилось что-то особенное... Синергетические эффекты, которые появились благодаря взаимодействию микропроцессорных, лазерных и оптоволоконных технологий, чрезвычайно подняли потенциальные нормы доходности всех типов оборудования, где эти технологии используются». Таким образом, «исключительные по величине приросты капитальной стоимости активов, которые имели место в течение прошлых лет, были обусловлены широкой палитрой технологий, приводивших в 1990-х годах к важнейшим синергетическим эффектам». High Tech Industry in the US Economy: Testimony of Chairman Alan Greenspan Before the Joint Economic Committee, US Congress. 14 June 1999 and State of the Economy: Testimony of Chairman Alan Greenspan Before the Committee on Ways and Means, US House of Representatives. 1999. 20 January, both at FRB website. Cp.: «благодаря признанию более высокой стоимости [нашего основного капитала], рынки акций привели к росту капитальной стоимости активов». — Курсив авт.

му столько ликвидности, сколько требовалось для снижения процентной ставки по федеральным фондам—то есть ставки, по которой банки дают в займы друг другу — с 5,5 до 4%, благодаря чему краткосрочные издержки кредитования сократились с невиданной быстротой[430]. Это подействовало так, словно масло подлили в разгорающийся огонь.

Повторные интервенции с стороны Федрезерва и дополнительные уверения Гринспена подействовали будто мощный электрический разряд. Они не только оживили рынки, но и подбросили их высоко вверх. За короткий период осени 1998 года — весны 2000 года, на который пришлось понижение процентных ставок Федрезервом, индекс Samp;P 500 восстановил силы, которые оставили его летом 1997 года, и взлетел на 50%. Наиболее зрелищным, конечно, было движение индекса NASDAQ, в котором господствующую роль играют высокотехнологичные и интернет-компании: за осень 1998 года — май 1999 года он удвоился, уже в октябре 1999 года — марте 2000 года повторив удвоение еще раз. Что характерно, в ноябре 1998 года — марте 2000 года стоимость акций компаний за пределами «Новой экономики» в основном оставалась без движения, так что бурный рост цен на акции в самой последней и лихорадочной стадии пузыря был практически полностью обусловлен удорожанием акций технологических, телекоммуникационных компаний и компаний в сфере массовой информации[431].

Новый биржевой взлет дал старт заключительному ускорению долгой экспансии 1990-х годов. В 1997 — середине 2000 годов рост ВВП ускорился, двигаясь все в большей степени за счет усиленного накопления капитала, в свою очередь обусловленного эффектом богатства от бушующих цен на акции. За этот промежуток времени, и в промышленном, и в непромышленном секторах, темпы роста инвестиций в здания, оборудование и программное обеспечение (без объектов жилой недвижимости), в 1993-1997 годах уже находившиеся на высоких уровнях, теперь достигли своих наивысших за десятилетие значений —11 и 14% соответственно и в совокупности объясняли 37% увеличения ВВП, повторив прежний рекорд послевоенного времени. Поэтому, в частности, в 1995-2000 годах промышленный сектор наращивал свои производственные мощности быстрее, чем в любой сопоставимый послевоенный период — в среднем на 7% в год.

Наконец, как и в 1995-1997 годах, но с гораздо большей силой, американская экспансия, которая теперь достигла своей высшей точки, вела за собой весь остальной мир из рецессии к новому подъему, причем уверенней всех следовала Восточная Азия. Поскольку ускорение роста в США происходило на фоне продолжающегося укрепления доллара, внутренний выпуск американской экономики все больше отставал от расширения внутреннего спроса. К 2000 году это отставание роста внутренних покупок от роста внутреннего производства достигло 25%, и эту брешь приходилось заполнять импортом. В то время, как американские инвестиции в целом и уровень расходов на высокотехнологичное оборудование в частности устремились ввысь, импорт инвестиционных товаров рос на 20% быстрее, чем импорт товаров потребления. Восточноазиатские производители во главе с Тайванем и Южной Кореей, а также Сингапуром удивительно сильно подняли свой экспорт телекоммуникационных услуг и компонентов, и представить себе более быстрый выход из регионального кризиса было просто невозможно. Восстановление в Японии пошло по тому же пути — не только благодаря возросшему американскому спросу на японские высокотехнологичные капитальные и промежуточные товары, но и благодаря росту спроса на них со стороны восточноазиатских экономик, которые еще недавно погрузили Японию в рецессию, а теперь поднимали ее на гребень американской волны. За 1998 и 1999 годы японский экспорт в оба этих региона подскочил на 20%. И последнее по порядку, но не по значению. Мощная немецкая машина, которая, как и всегда, проторила дорогу к оживлению с помощью экспорта, в первую очередь автомобилей и промышленных машин, потянула за собой остальную Западную Европу, и та начала отходить от депрессии. 2000-й год был моментом, когда восстановление в США взобралось на плечи могучего глобального подъема, да вот только подъем этот сам шел вперед по тончайшей проволоке[432].

Поскольку США поглощали невиданные ранее объемы импорта в то самое время, когда весь остальной мир мог впитать лишь очень небольшую стоимость американского экспорта, дефицита торгового баланса и текущего счета США взлетели до заоблачных высот. В 1993— 1997 годах, пока США стремительно росли, дефицит текущего счета хотя и увеличивался, но медленно, поскольку американская конкурентоспособность сохраняла относительную крепость (особенно

потому, что удорожание валюты сказывалось только с запозданием). В 1997 году этот показатель в процентном отношении к ВВП по-прежнему составлял лишь половину рекордного уровня 1986 года. Но за короткий период 1997-2000 годов, под двойным воздействием ревальвации доллара и восточноазиатского кризиса, пассив текущего счета увеличился втрое, причем его рост полностью объяснялся рекордным ростом пассива торгового баланса, который опередил сальдо текущего счета в 3,5 раза. Главной причиной этого катастрофического падения был всплеск дефицита торгового баланса промышленного сектора, который обусловил 70% роста внешнего дефицита (остальные 30% объяснялись в основном ростом цен на импортируемую нефть)[433]. Само по себе увеличение дефицита торгового баланса не является такой уж бедой, ведь может быть вызвано просто-напросто тем, что страна растет быстрее, чем ее торговые партнеры. Однако в данном случае, как и в первой половине 1980-х годов, когда подобный бурный рост долга и цен на активы запустили схожую цепь экономических событий, увеличение дефицита торгового баланса и текущего счета происходило на фоне растущего избытка товаров в международной промышленности и усиливалось глубокой ревальвацией доллара, которая, наряду с восточноазиатским кризисом и девальвациями восточноазиатских валют, вела к головокружительному росту импорта и затруднениям для экспорта. Поэтому внешние дефициты оказали мощнейшее понижательное давление на промышленные прибыли, сделав кризис промышленного сектора неизбежным. Как и в начале 1980-х годов, восточноазиатские экономики (включая Японию) были главными виновниками утраты конкурентоспособности в американской промышленности, и в 1997-2000 годах на их долю приходилась львиная доля торгового дефицита промышленного сектора.

В конечном счете никуда нельзя было деться от того факта, что лавина инвестиций и потребления, которая подвела циклическое расширение в американской экономике к завершению, немного ускорив производительность, сама была крайне зависима от невиданного размаха кредита, который, в свою очередь был возможен благодаря рекордному удорожанию акций, происходившему в результате спекуляций и вопреки действительным прибылям корпораций. Вместо того, чтобы искать и снабжать финансовыми ресурсами наиболее многообещающие с точки зрения экономической экспансии сферы деятельности, как это описывается в сказках Федерального резерва и Экономического совета при президенте США[434], освобожденный от тягот регулирования американский финансовый сектор, не обращая никакого внимания на то, что корпорациям удавалось извлекать слишком малые прибыли, создал сенсационный перекос в распределении финансовых средств в пользу бумажных активов высокотехнологичного сектора, а значит, вследствие этого, столь же чудовищный переизбыток зданий, оборудования и программного обеспечения в соответствующих промышленных отраслях, в особенности, производстве информационных технологий. Логика такого поведения финансового сектора крылась в тех специфических ограничениях, которые существуют в работе финансовых рынков и которые находятся как нельзя дальше от фантазий ортодоксальной экономической теории. Когда в 1995-1996 годах начался мощный рост цен на акции, управляющие фондов испытывали гигантское давление со стороны тех, кто требовал от них покупать, даже если они сами видели расширяющийся разрыв между ценами акций и корпоративными прибылями и сомневались в долгосрочной устойчивости своих приобретений. Если бы управляющие фондов отказались от покупки акций, особенно акций компаний «Новой экономики», они лишились бы (краткосрочных) прибылей, которые удорожание акций принесло бы их конкурентам, и, таким образом, рисковали остаться без работы. В то же самое время, даже если в долгосрочном периоде приобретенные активы оказывались с душком — как и выходило на самом деле,—их не в чем было упрекнуть, ведь все их конкуренты делали то же самое. Итак, «конкурс красоты» (beauty contest), описанный Кейнсом, задавал ритм по своей сути спекулятивному процессу: финансисты, чтобы максимизировать прибыли, вынуждены были основывать свои инвестиционные решения на догадках о том, какие активы станут покупать и продавать в краткосрочном периоде другие, а не на собственных оценках внутренней долгосрочной стоимости этих активов. Эти ограничения представляют из себя, конечно, классический пример стадного поведения, которое столь характерно для финансовых рынков... И сила стадного чувства достигла невиданных размеров благодаря тому, что Федрезерв вмешивался каждый раз, когда биржа пыталась сделать шаг в сторону собственной коррекции, одновременно придавая рынкам рациональные обоснования их очевидной иррациональности.

Невиданный разрыв между стоимостью акций корпораций и корпоративными доходами, особенно в высокотехнологичном секторе, был свидетельством гигантских перекосов в распределении финансового капитала. В 1997-2000 годах, когда бешеное удорожание акций близилось к концу, произошло ошеломительное падение совокупных прибылей корпораций (после налогообложения, за вычетом процентных платежей). Они упали в абсолютном выражении на 20%, даже несмотря на то, что индекс Нью-Йоркской фондовой биржи вырос на 50% (см. рис. XV.4). Вслед за спасительным вмешательством в экономику Фед- резерва, в ноябре 1998 — марте 2000 годов цены акций компаний высокотехнологичного, телекоммуникационного сектора и медиакомпаний (ТМТ) этого сектора выросли в четыре раза сильнее, чем прибыли[435]. Масштабы ошибочных капиталовложений в здания, оборудование и программное обеспечение были столь огромны, что это выразилось в обострении уже существовавшей проблемы избыточных мощностей и падающей промышленной прибыльности. В особенности, это произошло потому, что проблема достигла самого сердца «Новой экономики» — телекоммуникационного сектора, а также отраслей по производству компьютеров, микрочипов и телекоммуникационных компонентов. Хотя они и составляли всего 8% ВВП, расширение отрасли информационных технологий объясняло 33% роста ВВП в 1995-2000 годах — поразительная и довольно неустойчивая цифра. Внутри сектора информационных технологий рост отраслей по производству телекоммуникационного оборудования и отраслей, поставлявших для него компоненты, достиг поистине колоссального значения. Эти отрасли, на которые в лучшем случае приходилось 3% ВВП, создали в 1996-2000 годах чистые 331 тыс. новых рабочих мест, и в 2000 году они обеспечили 25% прироста инвестиций в здания и оборудование, произошедшего во всей экономике. В1999 году расходы на оборудование с использованием информационных технологий и программное обеспечение составляли более чем 11 процентных пунктов из огромного прироста в 14% всех расходов (в реальном выражении) на здания и оборудование, сделанных частным бизнесом. В 1995-2000 годах совокупные производственные мощности в форме компьютеров, коммуникационного оборудования и полупроводников увеличились в пять раз, объясняя более чем половину рекордного по скорости прироста производственных мощностей в промышленном секторе в целом за эти пять лет. ,

Стремительный рост промышленных инвестиций, принесенный заключительной фазой биржевого пузыря, обусловил повышение среднегодовых темпов роста промышленной производительности с и так высоких 4,6% в 1993-1997 годах до 5,5% в 1997-2000 годах, тогда как в 1985-1995 годах они составляли 2,9%. Хотя рост номинальной оплаты труда в промышленности неожиданно добрался в эти годы до 5,45% в год после всего 1,6% в 1995-1997 годах, промышленные производители могли теперь предотвращать повышение среднегодовых темпов роста удельных издержек на оплату труда. Тем не менее этих впечатляющих усилий было отнюдь не достаточно, чтобы промышленная прибыльность освободилась от своего угнетенного состояния, в котором она оказалась из-за бурного укрепления доллара в среднем на 5% в год, а также вследствие стремительного увеличения избытка мощностей в американской и международной промышленности, который был усилен восточноазиатским финансовым кризисом. В 1997-2000 годах мировые экспортные цены в долларовом выражении сокращались в среднем на 4% в год, а экспорт американского промышленного сектора рос всего на 5% в год по сравнению с 11%-м ростом в 1993-1997 годах. И даже в этом случае можно было бы предположить, что в обстановке, когда частные расходы на потребительские товары длительного пользования совершали резкие движения вверх (на 12% в год; в 1993— 1997 годах они росли на 5% в год), расширение американского спроса должно было быть достаточным, чтобы гарантировать промышленному сектору процветание. На самом же деле обострение международной конкуренции и скапливание еще большего числа избыточных мощностей в США и во всем мире, привели к тому, что в 1997-2000 годах уровень загрузки производственных мощностей в американском промышленном секторе даже значительно упал. Между тем цены на товары американской промышленности падали в среднем на 1,25% в год — даже быстрее, чем удельные издержки на оплату труда — и, таким образом, сдавливали прибыль. Поэтому промышленная норма прибыли США упала в этот период на 15,5%[436] (см. рис. XV.7 и рис. XV.8).

Благодаря тому, что эффект богатства на излете биржевого пузыря усилился, циклическое расширение 1990-х годов, формально начавшееся в марте 1991 года, продлилось исторически непревзойденные десять лет. Потому как в течение девятилетнего периода 1991-2000 годов занятость росла без остановки, в среднем на 2% в год, заработные платы больше не могли оставаться без движения и в 1997-2000 годах они, наконец, вышли из ступора. Но это не могло не нанести вред огромной части экономики за пределами промышленности. В ходе долгого периода 1973-1995 годов непромышленным работодателям не просто удавалось предотвращать рост реальных заработных плат—успехи в этом деле сформировали у них своеобразную зависимость, ведь рост производительности у них был крайне медленным. В 1995-1997 годах благодаря ускорению роста производительности непромышленный сектор сумел ненадолго избавиться от этой дурной привычки. Но поскольку до этого темпы роста непромышленной производительности были такими низкими, даже их удвоение дало всего 1,7% в год. Этого хватило, чтобы в течение короткого периода поднять норму прибыли в промышленном секторе почти на одну пятую, но только потому, что рост заработных плат все не думал ускоряться. В 1997-2000 годах рост непромышленной производительности поднялся еще немного и достиг почти 2% в год. Это произошло в результате дополнительного ускорения роста выпуска и основного капитала в непромышленном секторе, что, в свою очередь, было следствием биржевого бума и падения цен на импорт. Последние два фактора были результатом того самого укрепления доллара, которое вместе с тем наносило огромный урон промышленности. Но в тот же самый период времени непрекращающийся рост спроса на труд позволил, наконец, заработной плате вырваться из оков. Находившаяся в 1993-1997 годах в угнетенном состоянии, реальная оплата труда в непромышленном секторе росла на 0,25% в год, зато теперь она подскочила до 3% в год. Поскольку темы роста непромышленной производительности были столь умеренными, удельные издержки на оплату труда подпрыгнули в 1997- 2000 годах до 2,8% в год, на 75% превысив темпы роста, державшиеся на протяжении двух предыдущих лет роста прибылей. Хотя непро-

РИС. XV. 7. Темпы роста цен на выпуск промышленного сектора США, цен на товарный экспорт США и цен на экспорт мирового промышленного сектора, 1979-2000 годы

ПРИМЕЧАНИЕ: Цены на экспорт мирового промышленного сектора взвешены по объемам внешней торговли.

ИСТОЧНИКИ: Данные любезно предоставлены IMF; BEA NIPA and GPO по отдельным отраслям.

мышленные производители, пользуясь выгодами укрепляющегося доллара и по большей части защищенные от международной конкуренции, могли увеличивать цены на 1,6% в год (тогда как промышленные производители, стиснутые с двух сторон тем же самым ростом валюты и избытком мощностей в масштабах всей системы, были вынуждены параллельно сокращать свои цены на 1,25% в год), этого было отнюдь не достаточно, чтобы предотвратит^ падение норм прибыли. Даже тогда, когда, казалось бы, «Новая экономика» вознеслась до небес, структурные ограничения, присущие экономической модели низких заработных плат, не позволяли промышленному сектору расправить крылья. В 1997-2000 годах непромышленная норма прибыли снизилась на очень значительную величину в 18%, что в сочетании с падением промышленной нормы прибыли на 15,5% привело к откату нормы прибыли в частном секторе в целом примерно на 16,5%. Так как разрыв между набирающим скорость экономическим ростом и головокружительным удорожанием акций с одной стороны и падающей производительностью — с другой продолжал расширяться, конец биржевого подъема был лишь вопросом времени (см. рис. XV.8).

<< | >>
Источник: Бреннер Р.. Экономика глобальной турбулентности: развитые капиталистические экономики в период от долгого бума до долгого спада, 1945-2005. 2014

Еще по теме От международного кризиса к мании высоких технологий:

  1. Маркетинг высоких технологий
  2. СССР и Россия: преемственность в области высоких технологий
  3. ГЛАВА VI МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВЫСОКОГО ДОЛЛАРА
  4. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ ЗАКОНА КРИЗИСОВ НА СТРАНЫ CO СЛАБЫМ РАЗВИТИЕМ КАПИТАЛИЗМА. МЕЖДУНАРОДНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПЕРВЫХ АНГЛИЙСКИХ КРИЗИСОВ
  5. Формы международной передачи технологий
  6. ЧАСТЬ I ЗАКОН КРИЗИСОВ Общая теория кризисов (включая теоретические выводы из истории кризисов XIX века)
  7. Модели международной торговли с учетом фактора технологии
  8. § 1. Международный трансферт технологий и охрана интеллектуальной собственности
  9. § 4. Особенности международных договоров в сфере трансферта технологий
  10. Экономическая дипломатия и технология международных переговоров
  11. Международные структуры в области стандартизации информационных технологий
  12. Международный Валютный Фонд. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ВАЛЮТНЫЙ ФОНД / ГОДОВОЙ ОТЧЕТ 2009 / ПРЕОДОЛЕНИЕ ГЛОБАЛЬНОГО КРИЗИСА, 2009
  13. Аргентина - 2001 г.: кризис государственного долга на фонеэкономической депрессии с перерастанием в валютный кризис, кризисбанковского сектора и кризис на рынке ценных бумаг
- Бюджетная система - Внешнеэкономическая деятельность - Государственное регулирование экономики - Инновационная экономика - Институциональная экономика - Институциональная экономическая теория - Информационные системы в экономике - Информационные технологии в экономике - История мировой экономики - История экономических учений - Кризисная экономика - Логистика - Макроэкономика (учебник) - Математические методы и моделирование в экономике - Международные экономические отношения - Микроэкономика - Мировая экономика - Налоги и налолгообложение - Основы коммерческой деятельности - Отраслевая экономика - Оценочная деятельность - Планирование и контроль на предприятии - Политэкономия - Региональная и национальная экономика - Российская экономика - Системы технологий - Страхование - Товароведение - Торговое дело - Философия экономики - Финансовое планирование и прогнозирование - Ценообразование - Экономика зарубежных стран - Экономика и управление народным хозяйством - Экономика машиностроения - Экономика общественного сектора - Экономика отраслевых рынков - Экономика полезных ископаемых - Экономика предприятий - Экономика природных ресурсов - Экономика природопользования - Экономика сельского хозяйства - Экономика таможенного дел - Экономика транспорта - Экономика труда - Экономика туризма - Экономическая история - Экономическая публицистика - Экономическая социология - Экономическая статистика - Экономическая теория - Экономический анализ - Эффективность производства -